Гевара по прозвищу Че

Редко когда твой талант государственного деятеля блистал так ярко, как в эти дни, и я горжусь также тем, что я последовал за тобой без колебаний, что я мыслил так же, как ты, так же видел и так же оценивал опасности и принципы. Я унесу с собой на новые поля сражений веру, которую ты в меня вдохнул, революционный дух моего народа, сознание, что я выполняю самый священный свой долг - бороться против империализма везде, где он существует; это укрепляет мою решимость и сторицей излечивает всякую боль. Я благодарю тебя за твои уроки и твой пример, и я постараюсь остаться верным им до конца. Я всегда отождествлял себя с внешней политикой нашей революции и отождествляю до сих пор. Где бы я ни находился, я буду чувствовать свою ответственность как кубинский революционер и буду действовать как таковой. ... Я могу сделать то, в чем тебе отказано, потому что ты несешь ответственность перед Кубой, и поэтому настал час расставания".

Письмо не было лишено некоторого оттенка драматизма; полностью отсутствовал обычный для Че шутливый тон. Он, казалось, чувствовал, что это было прощание навсегда.

"Знай, что при этом я испытываю одновременно радость и горе и оставляю здесь самые светлые свои надежды созидателя и самых дорогих мне людей... Я оставляю здесь народ, который принял меня как сына, и это причиняет боль моей душе".

Интонация повторялась:

"Я еще раз говорю, что снимаю с Кубы всякую ответственность, за исключением ответственности, связанной с ее примером. И если мой последний час застанет меня под другим небом, моя последняя мысль будет об этом народе, и в особенности о тебе... Сейчас моя скромная помощь требуется в других странах земного шара".

Он также высказал в письме кое-что из своих желаний:

"Я не оставляю своим детям и своей жене никакого имущества, и это не печалит меня. Я рад, что это так. Я ничего не прошу для них, потому что государство даст им достаточно для того, чтобы они могли жить и получить образование.

Я мог бы сказать еще многое тебе и нашему народу, но я чувствую, что это не нужно; словами не выразить всего того, что я хотел бы, и не стоит зря переводить бумагу.

Пусть всегда будет победа! Родина или смерть!

Тебя обнимает со всем революционными пылом

Че".

Фидель прочел письмо. Это был, наверно, тяжелый момент, несмотря на привычку обоих не проявлять своих эмоций. Спутники Че, Дреке и Мартинес, отошедшие на несколько метров, смотрели на них. Фидель отвел их в сторону и сказал, что они должны тщательно заботиться о Че и беречь его, да так, чтобы он

не знал об этом.

На следующий день майор Эрнесто Гевара оставил конспиративную квартиру. Когда он покинул Кубу, то оставил три старых комплекта военной формы, висевших в чулане, книги в количестве, достаточном для того, чтобы составить библиотеку, подержанный автомобиль 1956 года выпуска и груду бумаг, дневников и записок. Из всего немногочисленного имущества он возвратил себе лишь несколько книг, которые в течение ближайших месяцев просил послать ему.^{24}

37. Тату - номер 3.

На рассвете 2 апреля министр строительства Османи Сьенфуэгос, брат пропавшего без вести Камило, привез в гаванский аэропорт троих очень необычных пассажиров. Это были Виктор Дреке, имевший паспорт на имя Роберто Суареса, Хосе Мария Мартинес Тамайо, который путешествовал под фамилией Рикардо, и Эрнесто Гевара, ставший Рамоном. Только позднее заметили, что все три имени начинались с буквы Р.

В Дар-эс-Салам они прибыли 19 апреля, всего через два месяца после предыдущего приезда Че в этот город, и через месяц после возвращения Гевары на Кубу. Но теперь туда вернулся совсем другой человек. Че больше не был министром, говорящим от имени правительства и революции, находящейся у власти, он не был больше обязан соблюдать молчание, законы дипломатии и правила протокола, желая при этом, чтобы все эти путы провалились в преисподнюю. Он снова обрел самостоятельность в своих действиях, он снова был партизаном, был тем Эрнесто, который катил на мотоцикле по дорогам Латинской Америки, ни сном ни духом не ведая, что ему принесет будущее, точно так же, как потом не знал этого на борту "Гранмы". Уругвайский журналист Эдуардо Галеано сказал спустя несколько лет: "С готовностью пожертвовать собою, достойной первых христиан, Че раз и навсегда выбрал место на передовой линии, не позволяя себе никаких привилегий, сомнений или даже права на усталость".

Что влекло его в Африку: было это самопожертвование или же стремление к свободе? Несомненно, это была своеобразная свобода, тот ее вид, на который он указал в своем прощальном письме:

"Я официально отказываюсь от своего поста в руководстве партии, от своего поста министра, от звания майора, от моего кубинского гражданства. Официально меня ничто больше не связывает с Кубой, кроме лишь связей другого рода, от которых нельзя отказаться так, как я отказываюсь от своих постов".

В аэропорту их встречал посол Ривальта, получивший шифрованную телеграмму о прибытии группы кубинцев, выполняющих важную миссию.