Гевара по прозвищу Че

5 октября из Боливии для встречи с Че прибыл капитан Мартинес Тамайо. Он прежде всего хотел сообщить, что находится не в восторге от базового лагеря на ферме в Ньянкауасу и предпочел бы переместиться в другой район. Че очень рассердился на него: переезд, по его мнению, был бесполезным и, больше того, угрожал безопасности всего предприятия. Помимо всего прочего, ранчо удовлетворяло требованиям, предъявлявшимся к тыловой базе, в число которых входила возможность проведения на ней длительного обучения и близость к аргентинской границе.

На исходе октября Эрнесто Гевара в последний раз увидел своих детей. Встреча состоялась в предместьях Гаваны. Несколько раньше Алейда привозила к отцу младшую дочь, Селию, страдавшую в то время от инфекционного заболевания почек. Девочке еще не исполнилось и четырех лет, и не было никакой опасности, что она узнает отца. Че приехал на последнюю встречу уже загримированный, в своем новом облике Адольфо Мены, уругвайского функционера из Организации американских государств. Его ждали четверо младших - дети Алейды. Десятилетнюю Ильду решили не привозить на встречу: "Возможно, посчитали, что я могла бы проболтаться своим друзьям или товарищам о том, что видела его или что он собирался уезжать".

Алейда Гевара, старшая из присутствовавших детей - ей было почти шесть лет, - хорошо запомнила эту встречу: "Мужчина сказал мне: "Привет". Он сказал, что он испанец, его зовут Рамон и он хороший друг моего папы".

"Эй, вы говорите не по-испански, вы говорите по-аргентински", - заявила Алейдита. Все были поражены: если маскировка не могла одурачить шестилетнего ребенка, то от нее не было никакого смысла.

Но Че остался невозмутим: "Почему по-аргентински?"

"Потому что я думаю , что так говорят аргентинцы", - ответила девочка.

Незадолго до отъезда, в октябре, Че получил донесение от Дебрэ ("лучшее, что я написал в своей жизни"), к которому прилагались карты, планы, политические сообщения, списки сочувствующих, и смог сопоставить его с информацией, полученной от Пачо. Было совершенно ясно, что в других областях Боливии можно было выбрать значительно лучший плацдарм для партизанского движения: там имелись более социально развитые кампесинос, не было такой сильной изоляции от шахтерских масс, лучше представлены радикальные политические силы боливийского общества, а среди левых партий были сильнее развиты воинственные настроения. Но, по словам Дебрэ, было очевидно, что "он Че, охваченный нетерпеливым стремлением вернуться к партизанской жизни... и занятый подбором людей для кампании и подготовкой будущих связей, придавал второстепенное значение первоначальному местоположению базы".

Но не только это оказало влияние на выбор, сделанный Че. Он решил разместить базовый лагерь в области Ньянкауасу, где не проводилось никакой предварительной политической работы, Как рассматривал ее именно как тыловую базу, а не как опорный пункт для партизанских действий, и потому придавал больнее значение ее изолированному положению.

Проговаривались окончательные детали. Кубинские секретные службы приняли меры для того, чтобы как-то оправдать исчезновение полутора десятков известных кубинских военных деятелей, распустив слух, что они находились во Вьетнаме. Подготовительный период подходил к концу; за это время выяснились некоторые недостатки в отборе добровольцев: так, оказалось, что Пинарес был хотя и приятным в обращении человеком, но недисциплинированным и несдержанным, в то время как Вило Акунья оставался все таким же чрезмерно полным и болезненным, хотя и держался за счет силы воли.

Мартинес Тамайо вернулся в Боливию 21 октября, все еще страдая от резкого выговора, полученного от Че. (Он признался Вильегасу, что участвует в операции из одной лишь преданности Че.) Ему было дано указание вступить в контакт со всеми радикальными левыми группами, даже с бывшим вице-президентом Хуаном Лечином.

Хосе Монлеон, Ренан, связался с Вильегасом и Коэльо 10 октября; с его же помощью Таня установила связь с Мартинесом Тамайо. Люди Че вступили в контакт с параллельной сетью, которой руководил из Гаваны Мануэль Пиньеро. Изолированность, которой Че требовал на начальном этапе, исчерпала себя; кубинцы начали действовать объединенной группой. Незадолго до того Вильегас встретился с Монхе, который сказал ему, что Центральный комитет партии одобрил мысль о том, что путь к власти в Боливии проходит через стадию вооруженной борьбы. Тем не менее Монхе признался в том, что, как ему казалось, "в значительной степени поддержка вооруженной борьбы была лишь лицемерием и что они его товарищи, лидеры БКП были неспособны реально принять в ней участие".

Да или нет? Пока что ничего не было до конца ясно. Вскоре после этого Монхе через Кубу уехал в Болгарию. На прощание он имел еще одно столкновение с кубинцами, у которых просил финансировать его поездку, но они, усталые от его непрерывных уловок, пропустили просьбу мимо ушей.