"Что касается слухов о присутствии гипотетических бойцов из других латиноамериканских стран, то ради соображений безопасности и согласно нашему собственному кодексу революционной правды мы не назовем никаких имен, но при этом ясно дадим понять, что любой гражданин, согласный с нашей программой-минимумом и способствующий освобождению Боливии, сможет влиться в наши ряды с теми же правами и обязанностями, какие имеют боливийские повстанцы, составляющие, естественно, подавляющее большинство участников движения".
Паулино был по пути схвачен армейским патрулем, подвергнут допросам и пыткам в Сайта-Крусе, потом переведен в Ла-Пас и, после отказа сообщить кому предназначались найденные при нем послания, заключен в тюрьму.
24 июня, в День святого Иоанна-Крестителя, Че слышал по радио о бойне, учиненной правительственными войсками в шахтерском регионе. Шахтеры, представлявшие собой одну из немногих организованных социальных групп в боливийском обществе, которыми Че восхищался еще во время своей первой поездки по Латинской Америке в пятидесятых годах, постоянно сопротивлялись режиму военной хунты и подвергались столь же постоянным репрессиям с ее стороны. За два года до этих событий им даже на 40 процентов урезали заработную плату. В начале лета 1967 года находившаяся в то время в подполье Объединенная федерация профсоюзов боливийских шахтеров провела свой конгресс. Еще раньше шахтеры из Катави приняли решение пожертвовать дневной заработок на лекарства для партизан. Конгресс Объединенной федерации поддержал это решение. Во время празднования Дня святого Иоанна армейские подразделения напали на лагеря шахтеров. Цель акции была совершенно очевидной: дать другим профсоюзам четкое представление о том, что их ожидает в том случае, если они тоже пожелают оказать поддержку партизанам. На шахте солдаты расстреляли беззащитных мужчин, женщин и детей; всего погибло восемьдесят семь человек. Это массовое убийство получило известность под названием "резня святого Иоанна". Че следил за событиями по передачам аргентинского радио. Сам он не имел никакой возможности вмешаться в ход происходивших событий, так как не мог прийти со своим отрядом в зону конфликта, не мог установить контакт с городской организацией, не обладал полной и достоверной информацией для оценки ситуации и не желал лишиться ни единого человека, поставив все в зависимость от возможности партизан добиться увеличения своей военной мощи. Несколькими днями позже правительство обвинило партизан в том, что те якобы подтолкнули шахтеров на восстание.
Начиная с 23 июня Че стал особенно сильно мучиться от астмы. "Астма представляет собой серьезную опасность, а лекарств в запасе осталось немного". В течение всех лет, проведенных на Кубе, ему удавалось, как правило, справляться с болезнью, но теперь, когда партизаны лишились части своего запаса медикаментов в результате захвата армией базового лагеря, он оказался практически беззащитен. К концу июня приступы стали очень сильными. "Моя астма все усиливается и не дает мне нормально спать". Когда он не мог ночью заснуть и задыхался от нехватки воздуха, то с силой наваливался на ствол дерева, чтобы таким образом помочь движению грудной клетки, или же просил Тамайо или Карлоса Коэльо сделать ему массаж. Во время одного из таких сеансов массажа Тамайо спросил:
"- Разве астма это не психологическая проблема?
- Да, я знаю, что это психологическая проблема, и поэтому пользуюсь маленьким ингалятором. Если я выброшу ингалятор, потому что астма это просто психология, то моя астма станет сильнее".
26 июня партизаны из засады убили четверых солдат, но на сей раз вместо бегства подразделение боливийской армии перешло в наступление, попытавшись обойти противника с фланга. Прежде чем Че успел приказать отступить, двое партизан получили ранения. "Вильегас был ранен в ногу, а Коэльо в живот. Мы быстро доставили их в дом, чтобы оказать помощь всеми средствами, которыми располагали. Вильегас имел поверхностную рану, и лишь временный недостаток подвижности будет представлять для нас головную боль. У Коэльо раздроблена печень и пробиты внутренности". Че отказался оперировать своих старых товарищей, поручив операцию доктору де ла Педрахе, а сам лишь держал лампу, освещавшую операционное поле. В разгар операции, когда хирург сшивал Коэльо толстую кишку, Тамайо понял, что его друг мертв.
"В его лице я потерял товарища, вместе с которым неразлучно провел все эти годы, чья преданность имела бесчисленное количество подтверждений. Его потерю я ощущаю, словно потерю своего ребенка. Когда его ранило, он попросил, чтобы мне отдали его часы; их сняли не сразу, а после оказания самой первой помощи, потом отдали Рене, который вручил их мне. Выяснилось, что он хотел, чтобы часы передали сыну, которого он ни разу не видел, как я делал это с часами многих других погибших товарищей. Я буду носить их сам, пока идет война. Мы погрузили его тело на лошадь и отвезли подальше, чтобы похоронить там".