Гевара по прозвищу Че

“Авиация не разыскивает нас здесь, несмотря даже на то, что обнаружила лагерь, а по радио сообщили о том, что руководитель группы — я. Итак, вопрос. Они испуганы? Маловероятно. Они думают, что мы не можем убежать через горы? С нашим предыдущим опытом, о котором они знают, я не думаю, что это так. Они хотят пропустить и ждать нас в каком-нибудь стратегическом пункте? Это возможно. Они считают, что мы приложим усилия для того, чтобы задержаться в зоне Масикури, и сделать запасы? Это также возможно”.

Единственный канал связи партизан с внешним миром, причем односторонний, все еще представляло собой коммерческое радио; новости порой вызывали ярость у командира:

“Будапешт ежедневно критикует Че Гевару как патетическую и, по-видимому, безответственную личность и с похвалой отзывается о марксистской позиции Чилийской коммунистической партии, выражающейся в тех практических мерах, которые они предпринимали. Как бы я хотел прийти к власти, хотя бы только затем, чтобы разоблачить трусов и лакеев всех мастей, ткнуть их носами в их же собственное дерьмо”.

Двумя днями позже его гнев обрушился уже на кубинское радио: “Радио Гаваны” сообщило о том, что ОЛАС получило сообщение о поддержке от ФНО. Чудеса телепатии, похоже, никогда не закончатся!”

Партизаны с большими трудностями кое-как преодолели Рио-Гранде. Че во время переправы потерял ботинки. (Ньято Мендес сделал ему нечто вроде сандалий.) Они лишились вьючных мулов и оружия; доктор Октавио де ла Педраха чувствовал себя очень плохо, а Че продолжал мучиться от астмы. Порой он целыми ночами не мог уснуть. “Я забыл сделать запись о событии: сегодня, впервые за приблизительно шесть месяцев, я принял ванну. Шесть месяцев — это рекорд, который некоторые смогли теперь повторить”. Партизаны ссорились по пустякам: из-за еды, из-за того, что кто-то из них пытался взять меньший груз. Они двигались вперед, изможденные, и при этом карабкались на все более и более неприступные склоны и переправлялись через реки. Однажды Оло Пантохо заметил пятерых человек, продвигающихся по их следам, и сказал об этом Че.

“Выяснилось, что это была галлюцинация, очень опасная вещь для настроения люден, поскольку они немедленно заговорили о сумасшествии. Я поговорил с Оло, и стало очевидно, что он не был полностью нормальным. Он горько расплакался, но отказывался признать, что хоть что-нибудь было не в порядке, и сказал, что всего лишь страдал от недосыпания, так как исполнял обязанности адъютанта в течение пяти дней после того, как заснул на посту, а потом отрицал это”.

В сентябре президент Рене Баррьентос, отказавшись от всех своих прежних утверждений, в выступлении по радио подтвердил версию событий, предложенную официальным Вашингтоном. Он заявил, что Че давно мертв и утверждения о его присутствии в Боливии являются всего лишь пропагандой. Однако в тот же самый день боливийская армия предложила награду в более чем 4000 долларов США за информацию, которая позволит захватить Че живым или мертвым. Дуглас Хендерсон посмеивался над этими противоречиями, но точно такая же двусмысленность существовала и в верхних эшелонах ЦРУ и среди советников Линдона Джонсона, которые все еще не пришли к однозначному заключению по поводу того, был ли Че жив и мог ли он действовать в Боливии.

Зато никаких сомнений не имелось у полевых агентов ЦРУ, возглавляемых Феликсом Родригесом, который допросил Хосе Чавеса и изучил дневник Исраэля Рейеса, найденный после уничтожения партизанского арьергарда на броде Йесо. Эти новые данные дали возможность агентам выяснить наконец, что недавно уничтоженная группа Вило Акуньи представляла собой отставшее тыловое охранение основного партизанского отряда, который возглавлял Че. Теперь они знали, кого искали и насколько большой могла оказаться разыскиваемая группа.

15 сентября радио принесло Че новые ужасные новости. Игнасия Лойола Гусман, казначей ФНО и одна из ключевых фигур в городской сети, благодаря фотографиям, найденным в пещерах партизанского лагеря, была узнана. Ее арестовали в Ла-Пасе, и она попыталась покончить с собой, выбросившись из окна Правительственного дворца. За ее арестом последовали студенческие демонстрации, протесты преподавателей и возмущенные обращения интеллигенции. Тогда же были арестованы или по крайней мере серьезно потревожены полицией родственники нескольких партизан. За всеми этими событиями стоял чиновник Министерства внутренних дел Антонио Аргуэдас, действовавший по рекомендациям ЦРУ. Городская сеть оказалась практически парализованной, в ней фактически остался один лишь координатор Родольфо Салданья. Он встретился с кубинским агентом, носившим конспиративную кличку Наташа, но не смог после этого вступить в контакт с партизанами.