Затем последовал период странной неопределенности, во время которого судьба арестованных ни в малейшей степени не зависела от них. 27 июня консервативная газета «Эксельсиор» подлила масла в огонь, обвинив Че в том, что он поддерживает связь с другими революционными движениями Латинской Америки и русскими эмигрантами. Эти утверждения, основанные на его членстве в Советско-мексиканском центре культурных свя зей, принесли серьезные неприятности Николаю Леонову, советскому дипломату, который дал Че книги Островского и Фурманова. Среди бумаг Че обнаружилась его визитная карточка, что было представлено как подтверждение связи Леонова с революционерами. Дипломата, послужившего причиной скандала, в который напрямую оказалось втянуто посольство, срочно отозвали в СССР.
Ильда, по совету родителей Эрнесто, связалась с их дальним родственником, работавшим в аргентинском посольстве, и попросила его вмешаться. Альфонсо Бауер, гватемальский друг Эрнесто, также высланный в Мексику, отправился в тюрьму и увиделся с Геварой. Эрнесто сказал ему: «Пончо, я пришел сюда вместе с товарищами и уйду вместе с ними. Большое спасибо тебе».
Оставшиеся на свободе Рауль Кастро и Хуан Мануэль Маркес организовали юридическую защиту. Они нашли двух адвокатов, Игнасио Мендосу и Алехандро Гусмана, которые взялись за дело и немедленно потребовали, чтобы заключенным разрешили связь с внешним миром. Одновременно в газетах появился документ, подписанный Раулем Кастро и Маркесом. В нем говорилось, что арестованные кубинцы ведут войну с диктатурой Батисты, но не принимают никакого участия в политической жизни Мексики.
Положение было очень напряженным, но дух арестованных оставался на высоте. Фотографии, сделанные в «Мигеле Шуль-це» — это, строго говоря, была не тюрьма, а центр, где в режиме относительной изоляции содержались нежелательные иностранцы, которых ожидала высылка за пределы страны, — кажутся праздничными. На одной из них, напоминающей снимок большого семейства, все улыбаются. На переднем плане Че в белом костюме растянулся как вратарь в ногах игроков своей команды, сверкает улыбка Альмейды, а в центре группы гордо стоит Мария Антония в темных очках и держит маленький кубинский флаг.
На другой, более неофициальной фотографии, запечатлено спальное помещение казарменного типа в «Мигеле Шульце»: белые железные больничные кровати, множество стоящих в беспорядке стульев, тумбочки с наваленными на них книгами, разбросанная одежда. Посреди помещения Фидель в темном костюме смотрит на Че Гевару, а тот, очень молодой с виду, обнаженный по пояс, надевает брюки. Любопытно, что эта фотография, переснятая из журнала «Маньяна», оказалась в досье тайной полиции Батисты. Это было первое изображение аргентинского Доктора, попавшее в руки секретной службы кубинской диктатуры.
Переправившиеся за границу Рауль Кастро и Маркес попробовали связаться с бывшим президентом Мексики Ласаро Карде насом, который мог без труда оказать воздействие на мексиканское правительство. В конце концов, с помощью старой няньки Карденаса, жившей в Хикилпане, им это удалось. Карденас принял адвокатов кубинцев, которые попросили его переговорить с министром внутренних дел, но экс-президент решил пойти дальше и сказал, что обратится непосредственно к своему преемнику Руису Кортинесу.
6 июля, когда положение арестованных все еще оставалось неопределенным, Эрнесто наконец-то написал родителям длинное письмо, в котором рассказал историю своих отношений с Движением 26 июля и признался в том, что скрывал от них действительное положение вещей, ссылаясь на курс лекций, которых на самом деле не читал. Насчет своего участия в движении он сообщил:
«Я занимался физической подготовкой молодежи. Именно к этому участию в революционной работе вели все события, совершавшиеся прежде в моей жизни. А будущее делится на два: среднесрочное и ближайшее. Я могу сообщить вам, что среднесрочное связано с освобождением Кубы. Мне предстоит или победить вместе с ними, или погибнуть . там... Что касается ближайшего будущего, то о нем я мало что могу сказать, потому что не знаю, что случится со мной. Я во власти судьи, и мексиканцам будет легко выслать меня в Аргентину, если я не смогу получить убежища в третьей стране, что я думаю, пошло бы на пользу моему политическому здоровью».
Походя он упомянул, что в любом случае Ильда-старшая вместе с Ильдой Беатрис вскоре уедет к своим родным в Перу и что их семейный разрыв стал свершившимся фактом. В том же письме он объявил, что ему не нравится, что его письма читают посторонние, и поэтому теперь он будет писать реже.
«Мы готовы начать голодовку протеста против необоснованного задержания и пыток, которым были подвергнуты некоторые из моих товарищей, и продолжать ее сколько потребуется. Дух в нашей группе в целом очень высок.