Гезат

Тут я сам заметил проконсула, который со свитой в сотню всадников, скакал в нашу сторону. На нем были позолоченные шлем с тремя белыми страусовыми перьями и панцирь. Такие заметишь издали даже в пасмурный день. Я поехал навстречу. Завидев меня, Гай Юлий Цезарь остановил коня.

— Поздравляю с очередной блестящей победой над многократно превосходящим противником! — искренне произнес я.

Главнокомандующий улыбнулся радостно, как ребенок, и похвалил в ответ:

— Ты, как вижу, тоже славно поучаствовал в сражении!

— И даже захватил ценный трофей, — сказал я и протянул ему аквилу. — Орел вернулся в родное гнездо.

— Этот трофей бесценен! — воскликнул Гай Юлий Цезарь и, подняв штандарт над головой, провозгласил торжественно: — Четырнадцатый легион опять с нами, соратники!

Он всегда называл своих подчиненных не воинами, как остальные командующие, а именно соратниками. Мелочь, но легионерам это очень льстило. Конная свита и стоявшие неподалеку пехотинцы, услышавшие его, заорали так, что у меня в ушах зазвенело.

71

За аквилу я был премирован десятью тысячами денариев. Это зарплата центуриона за год. Награждение происходило на поле возле нашего зимнего каструма. Два легиона, пришедшие с Гаем Юлием Цезарем, расположились во временном, построенном на месте лагеря осаждавших нас кельтов, даже частично использовали сделанные ими ров и вал. Одиннадцатый легион должен был присоединиться к армии проконсула и отправиться на помощь Титу Лабиену, но от того пришло известие, что, узнав о разгроме эбуронов с союзниками, треверы передумали нападать на каструм десятого легиона, разошлись по своим деревням. Остался лишь не представлявший реальной угрозы, конный отряд под командованием Индутиомара, тестя предыдущего вождя Кингеторига, сторонника римлян, который был изгнан из племени и присоединился к нашей армии. Гай Юлий Цезарь принял решение вернуть легионы в зимние каструмы. Брошенный его армией временный каструм легионеры одиннадцатого легиона быстро разобрали и пустили на укрепление нашего и строительство домов для семейных по обе стороны дороги, ведущей к главным воротам. В одном из этих домов я и провел большую часть зимы.

Был уверен, что в праздной суете проживу здесь до середины весны, когда подрастет трава, необходимая для корма лошадей, после чего и отправимся с кем-нибудь воевать. К тому времени мы уже знали, что Индутиомар, вождь взбунтовавшихся треверов, убит воинами Тита Лабиена. Желающего стать следующей жертвой не было. Ничего, Гай Юлий Цезарь найдет такого и не одного. Как я заметил, он вжился в роль непобедимого полководца и, пока не найдет другую игру, не бросит эту. Хотят кельты играть с ним в войнушку или не хотят, а придется. Если бы проконсул отправился на зиму в Рим, то так бы и было. Там бы он увлекся политическими играми, интригами и позабыл бы на какое-то время о войне. К нашему несчастью, Гай Юлий Цезарь остался зимовать в Самаробриве. Интриговал он с помощью писем, которые пока что перемещаются со скоростью ленивого всадника или даже пешехода, что скучно, как бокс по переписке, поэтому быстро надоело, и в середине февраля главнокомандующий решил развлечься. Врагами были назначены нервии. Во-первых и во-вторых, они были ближе остальных. В-третьих, победить их было легко, потому что они прячутся в лесах и на болотах, генерального сражения не дают, и победу можно объявить в любой момент, когда играть в войнушку надоест.

Одиннадцатый легион, как сильно пострадавший во время осады, был оставлен в каструме за исключением конницы. Все пять турм были присоединены к четырем легионам, с которыми Гай Юлий Цезарь отправился усмирять смирившихся нервиев. Мы были переданы в подчинение префекту конницы Авлу Форию, который, как обычно, зимовал с двенадцатым легионом. Я из первого декуриона первой турмы и, как следствие, командира всей конницы одиннадцатого легиона, превратился в первого декуриона пятой турмы. Четыре турмы двенадцатого легиона стали выше нас, хотя имели меньше боевого опыта. Впрочем, это уже не играло роли, потому что конницей командовал префект. Хоть и говорят, что дуракам легче подчиняться, чем ими командовать, большую часть мудрых приказов Авла Фория я исполнял ровно настолько, чтобы ко мне невозможно было придраться. Этому меня научили в мореходке. Главное — не спорить, не доказывать правоту. Взял под козырек, сказал «Есть!» — и пошел заниматься своими делами. Впрочем, римляне пока что не берут под козырек, но уже приветствуют старших командиров поднятой рукой, согнутой в локте.