Гибель адмирала

Мы, работники Военного контроля Народно-Революционной Армии Дальневосточной республики, прощаясь с Вами, искренне сожалеем, что высшая власть и партия коммунистов-большевиков, отзывая Вас для новой работы, вырывает Вас из нашей дружной семьи, сплоченной общими заданиями и общими политическими убеждениями. За все время нашего совместного сотрудничества с Вами мы видели в Вас только человека, глубоко преданного общему делу революции, и хорошего товарища. Несмотря на невозможные условия нашей работы в Дальневосточной республике, несмотря на всевозможные выпады со стороны сконцентрировавшейся здесь контрреволюции, Вы твердо стояли на своем посту начальника Военного контроля нашей армии, не считаясь ни со здоровьем, ни с жизнью.

Мы желаем Вам продолжать и в советской России проведение в жизнь великих задач коммунизма и стойко защищать добытые кровью завоевания трудового народа.

В. Удинск, 24 августа 1920 года»

В ноябре все того же нескончаемо длинного 1920 г. Косухин уже в Архангельске — на должности начальника Особого управления охраны северных границ. Уже опыт, повадки бывалого человека и обложен горем и риском, а годов — все те же двадцать.

В 1922 г. врачи находят у Косухина туберкулез, малокровие и неврастению в тяжелой форме.

Неблагодарный это труд — карать людей.

Косухин принимает должность на Кубани, поближе к солнцу: авось выжжет хворь. Он теперь начальник информации Особого отдела Девятой армии в Краснодаре.

На этой должности и лег в землю товарищ Косухин. Вышагнул он за предел возможности человеческой жизни — и рухнул, ненадолго пережил главного вождя. И солнышко не подсобило.

Ничего не хотел для себя Косухин _;— в революции и Ленине видел освобождение и счастье трудовых людей.

В 1949 г. Тимиреву снова арестовали и сунули в лагерь — ведь обнимала Колчака, курва!

Вышла на волю после смерти Сталина. Только в 1956 г. получила она наконец ответ из прокуратуры о гибели сына (в 1942 г.) и одновременно извещение о полной реабилитации его. Вот так, признаем: угробили, но по злостной ошибке, виновных в том нет, дело государственное, утрите слезы этой самой бумажкой.

И продолжали молиться на Сталина — дух его и тень. И благодарная рабоче-крестьянская Россия в искренней любви к усопшему вождю клеила на ветровые стекла своих автомобилей портреты генералиссимуса: это ничего, что убивал, — разве это порок?.. Порок, когда масло и мясо дорожают… Потому и возили на стеклах лик вождя — назад, к вождю, в старые цены. А кровь? Да разве можно без нее?

Актеров подбирали на роль Джугашвили, протискивали имя усопшего владыки в учебники и всесоюзные доклады — ну нельзя искоренять из сознания народа, ну все государство сработано и живет по его уставу.

И молятся…

О судьбе бывшего мужа (Сергея Тимирева) Анна Васильевна ничего не ведала: исчез, растворился в пекле междоусобной борьбы. То ли встал под пули заложником, то ли помер от тифа или голода, то ли эмигрировал, как младшая сестра Анны Васильевны, осев в США. Толи…

Но мы-то знаем: С. Н. Тимирев осел в Китае. Опубликовал «Записки русского морского офицера». Жил, как вспоминали его знакомые, «нежной мыслью о сыне своем». Скончался в Шанхае — не исключено, что в годы, когда мой отец (Власов Петр Парфенович) служил там генеральным консулом СССР (1948–1951).

Остаток жизни Анна Васильевна бедовала в Москве, на Солянке — аж дрожь берет: впритык со Старой площадью, всем строительно-архитектурным ансамблем власти.

До последних дней Анна Васильевна сохраняла живой ум, привлекательность и самоотверженную преданность памяти Александра Васильевича Колчака — своей глубокой любви. Так и сплелись навеки два одинаковых начала имен-отчеств…

Прав ты, железный адмирал: не накрыли тебя андреевским флагом, — зато освятила горячая и истовая женская любовь. Неизвестно еще, что краше и почетней.

Приятель рассказывал мне о своем соседе. Пусть соседа зовут Евгений Гаврилович.

Вообще рассказы приятеля производили впечатление и с тех лет хранятся у меня пачкой записок. Разбирая самые различные бумаги (уже написав «Огненный Крест»), я наткнулся на эту пачку. Записи относились к 1981 г. Тогда, в дни отпуска (отпуск я назначаю себе сам, никто не может помешать мне — ведь я работаю дома за письменным столом), мы всласть плавали, гоняли на велосипедах и очень много загорали. О чем только не переговоришь в те часы и дни!..

Евгений Гаврилович служил в райисполкоме и без какого-либо смущения втолковывал моему приятелю — человеку солидной образованности и знаний:

«Партийный билет мой вездеход, райисполком — кормушка. Я всегда буду прав, а ты, будь хоть трижды доктором наук, однако правым не будешь, ну хоть лопни! Я тебе дам этому доказательства сотни раз, а у тебя ни в одном случае ничего не выйдет, ты никогда ничего не докажешь, пойми, дурья башка! Я со своими восьмью классами плевать хотел на таких, как ты!..»

В другой раз он внушал моему знакомому: