Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Молчит пещера при факеле дымном;
Внимают старцы в холодных гробах,
И тихо брезжат, будимые гимном,
Улыбки счастья на мертвых губах.

Я словно таю с волной звуковою;

Наплыв забвенья отраден челу.
Тройное Слово двойной тетивою
Метнуло душу мою, как стрелу,
И метко ранил Единую Цель я:
Постиг, и близко восшел к Божеству.
Ни жизнь… ни смерть… Это — сон наяву…
Вдруг светом вспыхнул весь свод подземелья —
Пугливо мрак побежал по низам,
Дыханьем жизни повеял бизам,
И раньше взору незримая келья
В стене пещеры открылась глазам.

Подняв свой светоч и стоя у входа,

Взглянул я внутрь. Вековых паутин,
Густых и серых, лохмотья со свода
Свисали дико, как пряди седин.

Покрыла пыль беспощадная слоем

Престола глыбу; ползучая ржа
Изъела утварь. И мертвым застоем
Дышала келья. Вошел я, держа
Высоко факел. И в трепете слабом
Его огня, мне навстречу взглянул
Из мрака кто-то, с недвижным осклабом
Сведенных жалкой улыбкою скул:

Костяк бездушный сухого скелета

Лежал во прахе, поверженный ниц,
И череп, страшный при отблесках света,
Глядел кругами зиявших глазниц.

Кто он, затворник? Кто путь запрещенный

В подземный храм к усыпальнице знал
И в тесной келье, в расщелине скал,
Кончину встретил? Какой посвященный,
Забытый всеми во мраке времен,
Вблизи гробниц погребенья лишен?

«Не ты ли это, пророк, чьи реченья,

Как угли, сердце восторгом мне жгли?
Не ты ль, исполнив обет отреченья,
Укрыл в утробе родимой земли
Бессмертья тайну, чтоб в дни заточенья
Изжить в безмолвном и темном гробу
Священный страх и сомнений борьбу?

И здесь, где годы в молчаньи провел ты

Один с Виденьем Великим твоим,
Не жив ли, — вечен, как мысль, хоть незрим, —
Тот Дивный Образ? Мне череп твой желтый
Грозит ли, молча, всё так же тая
Слова Завета — ключи бытия?
Иль, рад пришельцу, ты хочешь беззвучно
Шепнуть о том, что, как раньше, теперь
И в самой смерти с тобой неразлучно?..
Так дай же знак мне и тайну доверь!»

Склонясь к скелету, я благоговейно

Главы коснулся. И факела свет
Упал на скрытый в пыли амулет,
Чуть-чуть блеснувший цепочкою шейной.

Я поднял древний святой талисман;

Взглянул… и вздрогнул… и выпрямил стан
Разгадку тайны пещера дала мне!

Обточен камень — овалом яйца,

Как символ жизни. Рисунок на камне
И надпись гимн мастерского резца.

Очерчен тонким и смелым наброском,

Бесстрастно-светлый и радостный Бог
Сидит, прекрасный, на лотосе плоском,
Со сгибом накрест подогнутых ног.

Вкруг торса Бога бессчетные руки

Лежат сияньем, как Солнца лучи,
И держат руки — возмездия луки,
И держат руки — победы мечи.
Двоясь, троясь, умножаются лики
В Едином Лике Владыки владык,
И негу грезы, как отсвет великий,
Хранит срединный восторженный Лик.

Пред этим Ликом, как будто в приливе

Томлений пылких и жгучих услад,
Вновь Лик, но женский, откинут назад;
И в нем, как в странно двоящемся диве,
Опять сияет всё то же Лицо.
А рук сплетенных двойное кольцо
Свое же тело сжимает в порыве
Той мощной страсти, когда, как звено
В цепи бессмертья, два тела — одно.

Могучий, яркий и необычайный

Священный Образ безо бразной Тайны!
И к ней всесильно я был приобщен,
Едва, при вспышках дрожащего света,
Прочел по краю яйца-амулета
Завет великий в насечке письмен:

«Когда дерзнете вы, Божие чада,

Стыда одежды во прах растоптать,
Как осень топчет ковер листопада;
Когда не плоть и не женщина-мать
Даруют вашим младенцам рожденье;
Когда спаяет двоих единенье,
И двое будут одно, как в зерне,
Как в круге, слитом из двух полукружий;
Когда всё станет внутри, как извне,
Одним и тем же внутри и снаружи;
Когда, ни женским, ни мужеским став,
Мужское с женским сольется бесследно, —
Тогда лишь Жизнь воссияет победно
И Смерть лишится насильственных прав».