Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

И вновь ступени — ступени без счета;
Лишь мой светильник мерцает чуть-чуть.
Еще труднее к Святилищу путь.
Но греза, словно в стремленьи полета,
Несет царевну на крыльях своих,
И льет ей к сердцу мой радостный стих:

Мир — Твой храм утвержденный:

В нем любовь и страх Тебе возданы…
Хвала Тебе, Нерожденный,
Честь Тебе, Самосозданный!

В нашей полночной мольбе,

Владыка Вечности, слава Тебе!

Глаза царевны подъяты с мольбою

К незримой тайне небесных высот…
Как звезды близки! Как чужды забот.
И новый высший рубеж пред собою
Невеста видит. Любви ворожбою
Вздыхает мирра у пятых ворот,
Пленяя сердце в наплывах душистых
Истомной негой; и лотосов чистых
Бесстрастно грезят живые венки,
Цветов холодных раскрыв лепестки.

Встречая деву, два мальчика — служки

Святого храма — застыли у врат;
Волос их русых колечки дрожат.
Змеясь воздушно: так чистые стружки
Свивают в змейки свои завитки.
Когда кидает их врозь друг от дружки
Рубанок острый, срезая с доски.

Глаза малюток лучатся от счастья.

Их щеки рдеют, — так долей участья
В обряде брачном гордятся они;
Склонив колени, тугие запястья
В охвате плотном повыше ступни —
Цепей житейских последние звенья —
Они царевне спешат отстегнуть…
В с новой силой, полна дерзновенья.
Идет царевна восторженно в путь.

Гашу светильник. Чудесными снами

В лазурной выси полна темнота…
Мы всходим, молча. И вот перед нами
Зияют смутно шестые врата.

Цветами яблонь, как снегом наносным,

Весь пол усыпан, и ладаном росным
Насыщен воздух. И здесь из теней
Навстречу нам, отделясь от камней,
Шатнулась в черной одежде старуха,
Как мрачный призрак полночного духа…
Узнала дева — и кинулась к ней.

Как мил ей облик их старенькой няни,

Пестуньи доброй младенческих лет!
Пахнул ей в душу на жертвенной грани
Всех былей детства последний привет.

Сошлись… приникли… И скрыли потемки

Прощальных ласк торопливый обмен;
Слова угасли в безмолвии стен…
Лишь голос хриплый и старчески-ломкий
Читал заклятье от вражьих измен,
И глух во мраке был шепот негромкий:

Непитой водой родника-студенца

Я деву-невесту кроплю для венца,
С сердечной руки, как с кропила,
Во здравие духа, в румянец лица…
В заклятии — крепость и сила.

Я ее сберегу;

Я зарок свой кладу
На скорбь и беду,
На погибель врагу:
Человеку черному,
Духу нелюдимому,
Тоске гробовой.
И слову заговорному
Остаться нерушимому
На век вековой.

Истай! Рассейся! Иссохни щепкой!

Мое слово — крепко!

Мое слово — печать,

Как броня на груди:
Ее не сломать.
Сгинь, пропади
Дух — убийца и тать!

А ты, Земля-Мать,

Вещая, темная,
Мощь подъяремная, —
Тебе — исполать!

Ты зарок мой храни

И дитя соблюди
На все дни
Впереди…

С добрым человеком

Палаты — ей дом,
И ложе — пухом…

Век веком!

Дух духом!
Суд судом!

Враждой и силой звучал заговор:

В нем был невнятный для праздного слуха,
Но мне понятный правдивый укор…
И бросил я повелительный взор:
Не время медлить. Довольно. Старуха
У чресл невинных царевны должна
Широкий пояс развить по обряду.
Мой гнев почуяв, послушная взгляду,
Очнулась сразу и смолкла она.
В ее движеньях — порывистость муки,
В лице — недвижность безмерной тоски;
Волос упавших седые клоки
Смешались дико. В сознаньи разлуки,
Так смысл ужасен последних услуг:
Дрожат сухие неверные руки,
Костлявым пальцам мешает испуг.

Она не может нащупать начала

Повитой ткани. Глаза ей застлала
Слеза, окутав всё в дымку одну.
Когда же вдруг пелена покрывала,
Округлых бедер раскрыв белизну,
Скатилась на пол, — лицом в пелену
Со стоном жалким старуха упала…
Дрожат — я вижу — царевны уста…
Но строго ждут нас немые врата,
И мы проходим под сводом портала.
Жрецы остались пред входом внизу, —
Вдвоем темнеем теперь в вышине мы…
Земля и небо торжественно немы,
Лишь я скрываю на сердце грозу.

Врата Завета… Здесь тысячелетья

Незримо вьются. Сгорая до дна,
Без масла гаснут лампады… Одна
Померкла с треском… другая… и третья.
Кругом темнеет… Царевна бледна…

И чудно — к мигу великой развязки —

Весь мир объемлет великий покой,
Когда, касаясь последней повязки,
Снимаю к тайнам привыкшей рукой
С ложесн невинных я девства завесу,
Покров стыда, целомудрия щит…
Фитиль последней лампады трещит;
Чуть звездный трепет скользит по отвесу
Священных лестниц беззвучно-пустых;
И лишь пред входом в Святая Святых
Блистает тускло чеканный треножник:
На нем в тяжелом чугунном котле
Дурманно тлеет на красной золе
Растенье Солнца — простой подорожник.

Струею тонкой в лазоревой мгле

Дымок восходит, прозрачный и синий;
И светлой тайной, виденьем Земле,
Белеет очерк божественных линий:
Царит, безгрешен и девственно-строг,
Завета чистый нестыдный залог…
Раскрыл я двери. Отмечен порог
Венком из нежных цветов померанца;
Ковром их свежесть ложится у ног, —
Цветы повсюду… Не светлый ли Бог,
Жених прекрасный, отправил посланца
Любви приветом украсить чертог?..
И залил нежно зарею румянца
Лицо царевны стыдливый ожог…

Во мне же сердце стеснилось до боли:

«Что ночь сулит ей?.. Что там — впереди?..»
С трудом лишь, страшным усилием воли
Невольный трепет смиряя в груди,
Себя принудил сказать я: «Войди!..»
Она вступила, и с мукой душевной
Я дверь глухую закрыл за царевной.

Назад, к земле, за ступенью ступень,

Сходил я тихо от башни до башни;
И шел, отныне мой спутник всегдашний,
Бессмертья призрак за мною, как тень.
Простым и ясным был день мой вчерашний…
Но что откроет мне завтрашний день?..