Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Могу ль забыть я, как в ночь ту объята
Была надеждой и верой душа!
Я в Храм Познанья в стенах Зиггурата
Из детской спальни прошел, не спеша;
И нес на сердце блеснувшей догадки
Отрадный отсвет. У входа, за мной
Глухой завесы тяжелые складки
Легли бесшумно. На страже ночной
В дверях застыл копьеносец курчавый,
Сжимая древко железной рукой.
В обширной башне царил величавый,
В цепи столетий недвижный покой.

Дрожало пламя светилен лампадных,

Целуя мрамор лучом золотым;
Пронизан светом, живительный дым
С кадильниц веял; в притворах прохладных
Сгущался сумрак. Курился анис.
В тенях колонны и арки тонули;
Над ними чашей воздушно навис
Высокий купол из ляпис-лазули;
И свод, как небо ночное, вместил
Узор знакомый небесных светил.

А вдоль карниза кольцо Зодиака,

Как светлый пояс, мерцало из мрака,
Как будто жило в живых облаках
Сквозного дыма, где кариатиды,
Белея смутно на белых стенах,
Послушно купол несли на руках.
И всё, в чем гений и дух Атлантиды,
Чем в жизни души людские звучат,
В том круглом зале хранил Зиггурат.

Там в темных нишах, как норы глубоких,

Был скрыт, наследством столетий далеких,
Сокровищ знанья накопленный клад:
Огонь и мудрость пророчеств высоких,
Плоды прозренья умов одиноких
И дар людских вдохновенных отрад;
Слова поэтов, как ценные слитки,
Дерзанья мысли, не знавшей преград,
В блужданьях к свету — слепые попытки,
И свет находок — в пути наугад.
Являлись взору при свете лампад
Рядами знаков покрытые плитки,
Скрижали с грубой насечкою слов,
Пергамент хартий, нетленные свитки —
В пыли и прахе земном, пережитки
Заветов, смолкших в потоке веков.

Любил я в зале немом и пустынном,

Стирая волей времен рубежи,
Читать былое в сказанья старинном —
Иль, глядя в даль, на папирусе длинном
Слагать далеких судеб чертежи.

И тою ночью, как в миг озаренья,

Исполнен духом и даром прозренья,
Я стал читать близнецов гороскоп.
Вставало Солнце двойного призванья;
Вокруг всё было полно ликованья
На ясном утре младенческих троп.

Весы качались. Конец коромысла

Двух жизней чашу к удаче клонил.
К добру слагались пророчески числа,
Успех вещало стоянье светил.

Вверху сошлись благосклонные звезды,

Приметы счастья роились внизу:
Безгрешно зрели два детства, как грозды,
Когда они, украшая лозу,
Еще готовят свой сок для точила…
Но тень пути близнецов омрачила.

И дальше, к сроку пятнадцати лет,

Грознее было планет сочетанье,
Темней значенье священных примет.
Увидел в небе я молний блистанье,
Услышал громы: в растущей грозе
Ковался жребий чудесных младенцев!
Дороги новых земных поселенцев
Судьба сводила к единой стезе;
У края бездны, раскрывшейся грозно,
Они сходились; в узле роковом

Рыдала Дева Небесная слезно,

И насмерть бился в огне грозовом
Единорог в поединке со Львом.
Потом, прервавшись, дороги двухпутной
Изгиб терялся. И я, астролог,
Созвездий смысла постигнуть не мог, —
Так было всё необычно и смутно
В предвестьях блага и в знаменьях зол:
Цвели на терне кровавые розы,
И жернов — кости людские молол;
Сплетались вместе под знаком угрозы
Венцы страданья и метаморфозы
Грядущей нимбы; а вкруг них, горя,
Струился ливень удушливой серы,
Шипела лава, кипели моря,
Дрожали недра, вскрывая пещеры.

Но светел был, сквозь огонь и потоп,

Исход конечный для душ просветленных…

И всё смешалось. В тазах утомленных

Погас лучей озаряющих сноп,
И в сером пепле надежд опаленных
Померк детей роковой гороскоп.