Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Но время к полдню. Уж бдительный гномон
Короткой тенью на мраморный круг,
Нагретый солнцем, откинут.
Вокруг Амфитеатра взволнованный гомон:
В ограду цирка, волна за волной,
Народ втекает толпою цветной;
Как берег в пору прибоя, залиты
Людьми проходы, места на скамьях
И лестниц белых широкие плиты;
Теснятся люди, садясь второпях,
И слитный говор, глухой и сердитый,
Как гуд пчелиный в жужжащих роях.

Здесь светлым даром Творящей Природе

Во славу Жизни, при клике людском,
Опять свершится в торжественном ходе
Венчанье девы со статным быком.

Обряд старинный не плод суеверий,

Не след безумства слепых дикарей,
А чистый символ высоких мистерий,
Наследье эры великих царей.
Был Праздник Жизни в далекие годы
Залогом мира, любви и добра,
Святым союзом людей и природы,
Единством всех во всесущности Ра.

Не миф, а правда в завете преданья:

Среди бессчетных миров мирозданья
Земля — жена и плодящая мать,
И страстно жаждет, полна ожиданья,
Супруга-бога, чтоб в час обладанья;
Его на грудь возложить, как печать,
И, семя жизни приемля, зачать.
И бог всесильный и благоутробный
К земле нисходит, природе подобный,
В обличье зверя, чтоб явно опять
Ее с собою союзом связать.

И чудо это доныне понятно

Для чистых духом и сердцем простых:
В нем голос веры, вещающей внятно
О тайнах мира, от века святых,
В нем дальний отблеск мечты невозвратной
О братстве общем времен золотых…
Но медный гонг прозвучал троекратно.

На миг всё стихло. В ристалищный круг

Вошла толпа темно-бронзовых слуг
С цветами в легких корзинах плетеных:
Песок арены усыпать ковром
Цветов отборных и веток зеленых
Они должны пред быком-женихом.

Волнует близость желанного срока.

И взоры всех обратились к вратам
Тяжелым, мрачно чернеющим там,
Где площадь круглой арены с востока
Замкнул высокий двуглавый пилон.
За ним, внутри трехстороннего хлева,
Рогатым стадом наполнен загон;
Быки дрожат от нескрытого гнева,
Уставясь в землю, протяжно ревут
И ждут: лишь щелкнет надзорщика кнут,
Всё стадо хлынет из темного зева
Ворот скрипящих, как белый поток,
Взрывая злобно блестящий песок,
Пьянея солнцем, свободой короткой
И криком черни, ревущей, как зверь.
Но путь к свободе отрезан решеткой,
Засовом крепким заложена дверь.

И вдруг толпа всколебалась, вздохнула;

Все руки вверх, шелестя как тростник,
Простерлись сразу; раскатами гула
Прорезал воздух восторженный клик.
На правой башне, увитой цветами,
Под пышным царским навесом с местами
Царя, царицы и царских детей,
Спокойно высясь над радостью бурной,
Высокий, гордый, в одежде лазурной,
Явился царь, повелитель царей,
Народов вождь, Атлантиды владыка,
Наместник Бога. Всеобщего клика
Восторг встречая, приветливо он
Толпу окинул внимательным оком
И, молча, отдал народу поклон.
В разгаре полдень; в огне небосклон;
И гордо-ярок на своде высоком
Небесный образ незримого Ра.
Еще слышнее теперь со двора
Быков мычанье доходит… Пора!

Вновь гонга звук серебристый и четкий.

Привратник смуглый у звонкой решетки,
Гремя ключом, отмыкает замки,
В скобах железных грохочет засовом;
Врата открылись, и с бешеным ревом
Гурьбою вышли на волю быки.
Их встретил дружный приветственный шепот
Он рос, и вырос в настойчивый ропот —
Сдержать волненья не может народ;
Смешался с криком ликующим топот
Животных, грузно бегущих вразброд.

Рога их тускло горят позолотой,

На мощных шеях венки из цветов,
И ленты ввиты с любовной заботой
В густые кисти их гладких хвостов;
От доброй сыты и бражного пойла
Их шерсть белее и мягче, чем пух,
Их рев, как гром, угрожающе-глух
И бьет сквозь запах навозного стойла
Привольных пастбищ неведомый дух.

Вновь гонг. И цирка гудящего рама

Другой картиной живой расцвела:
Рядами девы — затворницы храма —
Вошли в кипенье людского котла.
Они проходят, и льется хвала
Их звонкой песни, как эпиталама,
Предвестьем таинств венчальных светла:

На земле и в небе синем

Брачный пир: грядет жених.
Девы-сестры! Смело скинем
Тяготу одежд своих.

Ветра ласке поцелуйной

По обычаю веков
Отдадимся в пляске буйной
На крутых хребтах быков.

Принесем Небес Посланцу

В дар венчальный — радость дев:
Солнце праздничному танцу
Улыбнется, просветлев.

И в живительном пригреве

Той улыбки, Вышний Луч
Зародит в невесте-деве
Вечной Жизни вечный ключ!

Уж с белым стадом смешались туники.

И в шуме тонет звенящий напев;
Толпа ревет, как разбуженный лев;
Почуяв вызов, испуганно-дики,
Быки с мычаньем метнулись от дев.

Но громче, вторя растущему крику,

Гремит кимвалов безудержный звон.
В ответ людскому и бычьему рыку
Одна из дев торопливо тунику,
Сорвав, бросает: так, тесный кокон
Стряхнув внезапно, из темной могилы
Вспорхнет на свет мотылек легкокрылый.

Она спешит, непостыдно-нага,

Быку вдогонку; настигла, и смело
С налету ловит его за рога
И сильным взмахом упругое тело
Как мяч, кидает стремительно ввысь;
А бык огромный, тяжелую рысь
Сменив коротким порывистым скоком,
Идет прыжками неловкими, боком:
Он чует злобы горючей прилив
И водит краевым от бешенства оком,
Храпя и низко рога опустив.

За первой девой стремглав и другие

Бегут к быкам; на песчаном кругу
Везде мелькают тела их нагие,
В движеньях ловки, вольны на бегу.
Песок, как брызги, кидая ногами,
Грозя бодливо крутыми рогами,
Ревут и хлещут хвостами быки;
Но всюду девы, беззвучно-легки,
Проворно-гибки, скользят за быками,
Рога бесстрашно хватают руками,
С размаху ловко садятся верхом
И пляшут, стоя, на спинах могучих.
Быкам не сбросить наездниц летучих,
И гнев бессильный в их реве глухом.

Им ревом вторит тревожноголосый

Привет народа. Дождем лепестков
Толпа венчает и ярость быков,
И дев безумье. Рассыпались косы;
Их треплет ветер; в сверкании глаз,
В губах раскрытых — священный экстаз;
В игре отважной, как молнии, быстры
Изгибы солнцем пронизанных тел.
Всем цирком страстный порыв овладел,
Поют мужчины, а женщины систры
Трясут, беснуясь… Но гонг, прогудев,
Сигнал свой подал для пляшущих дев.
Покрыты потом и клочьями пены,
Устало набок свалив языки,
Нестройной кучей у края арены,
Столпившись, жмутся друг к другу быки;
Рога склоняя, как вилы кривые,
Смиренно гнется тяжелая выя
Под лаской женской горячей руки.