Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Светлы лампады под звездным мерцаньем;
Земля согрета небес созерцаньем,
Помин священный раздумчиво тих.
Но вдруг в молчанье минут дорогих
Ворвались крики со струнным бряцаньем,
И, словно вызов, в тиши прозвенев,
Мятежной песни раздался напев.

Среди домов, что вздымаются рядом

Один другого роскошней, пышней,
Большой дворец, с величавым фасадом
Из черных, белых и красных камней,
Горит огнями над сонным каналом:
Здесь вождь Атлантских полков и галер
Дает Ацтлану открытый пример
Греха, в размахе досель небывалом.
Шумит толпа говорливых гостей;
Уже похмельем вина и страстей
Овеян пир их в кругу одичалом.
Здесь сонм несчастных и страшных людей,
Чернее черных, как ночь, лебедей,
Надменно сделал наш праздник предлогом
Для новой битвы с величьем Творца,
И силы зла, в состязании с Богом,
Сплотились дружно в твердыне дворца.

Порока дети, слепые созданья!

Они не верят ни в час воздаянья,
Ни в жизнь бессмертья; их совесть глуха
К заветам правды; небес откровенья
Для них безмолвны. В утехах греха
Безумцы ищут для сердца забвенья,
Больной отрады на краткость мгновенья.

Безбожье — веру грозит пошатнуть:

«Спешите, люди! Недолог наш путь,
И нет нигде нам от смерти спасенья;
За ней — ни жизни, ни дня воскресенья.

Рожденье наше — случайности дар,

Кончина наша — случайный удар;
Пред нами — склепа безмолвного дверца…
И вот, дыханье ноздрей наших — пар,
А слово — искра от трепета сердца.

Когда ж угаснем, рассыплется в прах

Земное тело, а дух, нас живящий,
Развеян будет, как ветром в лесах
Полдневный воздух нагревшейся чащи.

О нас в грядущем забудут века,

Потомство нас не помянет приветом.
Как сумрак ночи бледнеет с рассветом,
Как, тая, в небе идут облака,
Так наша жизнь — прохождение тени,
А дни и годы — к могиле ступени:
За вечным тленом — ни кар, ни наград,
И нет оттуда дороги назад.

Так, будем жить, наслаждаясь мгновеньем,

С беспечным смехом, с живым дерзновеньем
Земные блага изведать спеша;
И пусть, как счастьем, как юностью, миром
В короткий праздник упьется душа.
Мы маслом роз умастимся и миром,
Мы сердце хмелем утешим за пиром
И будем песни слагать, чтоб для нас
Весенний свет бытия не угас.

Пока ни мы, ни цветы не увяли,

Пусть дышит грудь благовонием их!
Вспугните тени! Гоните печали,
А с ними — Мудрых, Святых и Благих!

Зовем лишь тех мы, кто просит участья

В разгаре жизни, кто ищет, как счастья,
Утех минутных, кто всем пренебрег,
Чтоб слышать зовы в бряцаньи серег,
Чтоб жаждать страсти, победней похмелья,
Чтоб пить лобзанья, язвительней стрел:
Нам тот попутчик, кто молод и смел.
Промчимся в жизни, как ветер ущелья,
И след повсюду оставим веселья,
Гирлянд измятых и пролитых вин,
Как нас достойный и верный помин!»

Они в безделья изнеженных трутней

Проводят время безрадостных дней.
И срок их — полночь. Пороку уютней
Вдали от Солнца; под кровом теней
Порывы плоти смелей и алчней:
Чем смена острых желаний минутней,
Чем злей кощунство, чем чувства распутней,
Чем хмель угарней, — тем радость полней,
Тем яд скифосов заздравных нужней,
Тем громче струны ликующих лютней
Рокочут в блеске неверных огней.

В святую полночь — вновь зло налетело.

Толпились лодки у пристани белой,
Пестро огнями светился портал;
И вождь радушно приезжих встречал
Вверху, у ярко раскрашенных сходней,
Связавших пристань с вертепом-дворцом.
Его хозяин был первым жрецом
В безверьи, мрачном, как тьма преисподней:
Служил греху всё смелей и свободней
И был, могучий, с прекрасным лицом,
Кумиром жен и мужей образцом.

Герой, он был бы по праву достоин

Любви, почета и лавров венца.
Плечистый, рослый, выносливый воин,
С душой, горящей отвагой бойца,
Он с бурей спорил в набегах далеких,
Просторы жарких морей бороздя,
Прошел пустыни и в битвах жестоких
Был взыскан громкой удачей вождя.

Ходя по миру в поход из похода,

Круша упорство враждебных нам стран,
Везде любимец царя и народа
Купил победу ценой своих ран.

Но в годы странствий Атлантских флотилий,

В заморских землях средь диких племен,
В трудах военных душой закален,
Он сжился с долей боев и насилий;
Разящий бич побежденных владык,
Рабов-народов гроза, он привык
В чужих дворцах к расхищенью богатства,
А в чуждых храмах к делам святотатства;
Как вепрь свирепый, вонзающий клык
В живое тело, он трепет злорадный
Впивал при стонах мученья; и в нем
При виде крови восторг плотоядный,
Волнуя страсть, разгорался огнем.

Усвоив нравы суровых колоний,

Любил он темных религий уклад;
Ни в чем он, в жажде всечасной погони
За бредом жизни, не ведал преград
И шел всё дальше путем беззаконий,
Забыв, что трудны дороги назад.

Когда же сердцем свободолюбивым,

Привыкшим счастье ловить на лету,
На миг внезапно прозрел он тщету
Плотских стремлений за призраком лживым
И понял вдруг пред лицом красоты,
Что есть предел и его своеволью,
Что в этом мире в лучах чистоты
Есть рай, закрытый для грешной мечты, —
Тогда палящей, мучительной болью
Душа пронзилась… И снова он в ночь
Ушел от света за прежним обманом,
Стремясь тяжелым дурманным туманом
Минутный проблеск добра заволочь.

Никто не знал в его свите безбожной,

Что вождь надежно от взоров укрыл
Свой мир любви, дорогой и неложной,
И грезы чистой невиданный пыл:
В полночном буйстве кощунственных оргий
Кипела в сердце тоска, как смола;
В объятьях женских слепые восторги
Душа, как чашу забвенья, пила;
И он, безбожник, погрязший преступно
В зловещей тине порока и зла,
Святые грезы любви недоступной
Сжигал в пожаре разврата дотла.