Гибель богов

— Нас в армии учили другому.

— И этому учили, неправда!

Он остановился, удивляясь ее непримиримости и серьзности.

— А ну, а ну как, скажи еще, — и когда она, краснея, вновь выпалила ему этот куплет, он согласился: — Да, ты права!

— Правда, понравилось?

— Понравилось, — искренне признался он: что-то и на самом деле защемило от простых и незамысловатых слов.

— А я еще знаю, — обрадовалась она. — Хотите прочитаю? Правда, вы уж меня не ругайте, когда собьюсь…

— Валяй, — привалился он к кедрачу, закуривая. Лопату, которую нес с собой, воткнул в землю и на нее облокотился потом, внимательно Нюшу разглядывая.

Она покрасивела, ноздри как-то разошлись, стали резко-белыми. Ты, гляди, бабочка, — ахнул он.

— Как я подолгу слушал этот шум, когда во мгле горел закатный пламень! Лицом к реке садился я на камень и все глядел, задумчив и угрюм, как мимо башен, идолов, гробниц Катунь неслась широкою лавиной и кто-то древний клинописью птиц записывал напев ее былинный…

Что-то опять сжало Сашкино сердце, к горлу подступила какая-то сладкая тревога.

— Погоди, погоди! — перебил он. — Ты что-то читаешь, мать моя, такое, о чем я теперь же, когда шел, думал! О прадедах наших думал, ты уж извини, — он засмущался, — про ваш пол думал, — уже хохотнул. — Как шли, как делали… Ужасно это хорошо, а? Как думаешь? Оставили-то нам что, а? Замечательное, дева, оставили все!

— Это так тоже и писатель сказал, — восхитилась она.

— Да-к, выходит, верно. Писатель-то думы наши и подслушивает. Сердце у него — как локатор, ловит все хорошее.

Нюша стояла и с восхищением глядела на него.

— Вот, оказывается, вы какой!

— А какой?

— Замечательный. Ну право, право — замечательный! Можно я вас расцелую?

— Так целуй.

Она подошла на цыпочках и нежно чмокнула его в щечку. Место это обожглось губами, он вздрогнул и неистово привлек ее к себе, стараясь поймать ее большие губы.

— Ой, ой! — простонала она. — Не надо-о…

— Чего не надо-то? Чего? Чего ты боишься-то?

Она вырвалась и пошла от него.

— Погоди! Ты неправильно меня поняла! Погоди! Я ведь серьезно… Я и жениться… — Он говорил горячо и бессвязно.

Но она все шла, не оглядываясь. И так в молчании они прибыли к наваленному в ложбине лесу.

Лес мок в воде, но вода эта была местная, из реки не зашло и капли.

Акишиев был уже вроде иным. Вроде ничего не случилось. Он не хотел вспоминать, что было с ним всего-то несколько минут тому назад. Только про себя шептал: «Ладно! Ладно! Занимайся, Саня, делом! Все то — потом». Отмеривая шаги, вдруг направился в обратную сторону, к ближайшему озерцу. Он мерял, сколько же до него метров, и она, все еще недоверчиво глядя на него, шла за ним.

Она его поняла потом — вот здесь надо прокопать, к озерцу, а там, до реки-то — пятнадцать шагов! Ловко! Он решил вызволить этот лес волоком, по воде, но для этого — прокопать канаву. Сколько тут работы?

— Когда думаешь начать? — Нюша перешла на ты легко и непринужденно.

— А вот теперь же и начнем! — засмеялся он радостно и смущенно, приглушая смех, спросил: — Не обиделась, коза, за глупость?

— Глупость и есть глупость. Вот это посерьезней, товарищ Александр! Она кивнула на порядочное расстояние, отделявшее наполненную водой ложбину от озера.

Когда Акишев закричал «падйомм!», лишь Васька поначалу схватился за свои штаны и рубаху, но, увидев, как все спят, тоже улегся.

— Подъем, ребята, — уже тише, сказал Акишев. — Работать пора!

Иннокентий поглядел на светящиеся часы и серьезно сделал предупреждение:

— Ты, бригадир, что, псих? Три часа мы всего и отдыхаем.

— Вода уйдет, копать надо по-быстрому! — Акишиев говорил все тише.

— Какой замок, какие двери? — вызверился Метляев. — Чего ты? С бабой не нажался, и, понял, — падем!

— Дурак, ты, Метляев, осел! — Нюша стояла на пороге.

— Аллах с вами, — сказал Акишиев. — Потом сами жалеть будете!

И ушел в дождь. Нюша пошла за ним.

— Жрать сами будете готовить! — крикнула зло она и хлопнула по-мужски дверью.

— Видал, — паскудная баба, — заметил миролюбиво Метляев, укладываясь опять в постель. — Она же тебя и пугает еще.

— А чего? Родственница директора, — хихикнул Васька Вахнин. — От, падла, жизнь покатила. Все на блате, все на знакомствах. Ты, думаешь, эти брючные костюмы моя бывшая баба как достает? По блату-у! Хахаль у нее парикмахер, понял! Модные прически делает… А я, рабочий класс, сука буду, о-о, погляди! Хожу в такой робе! Для кого жизнь пошла? Для мясника, для спекулянта, для…

— Заткнись! — Мокрушин давно уже поднялся и, кряхтя, охая от удовольствия своего здорового существования, одевался.

15

Поселок лежал на голой земле, буграми спадающей к речке Сур, с каждым днем убывающей все больше своими водами далеко, в океан. Три ряда деревянных двухэтажных домов были выстроены лицом к речке; это были новые дома, поставленные уже за два года директорствования Зяблова; он жил на втором этаже, занимая с семьей четыре комнаты, одна из которых принадлежала Нюше. Здесь, правда, она не жила, как только поползли слухи об отравлении.