Гибель дракона

Ли Чан, разбрасывая доски и инструмент, рылся в углу сарайчика. Теперь-то он расквитается за все со зверем в японском мундире — драконом, прилетевшим из-за далекого моря. Русские подошли к городу. Они придут сюда. Они прогонят японца! Исполнялись слова старой, как мир, песни — свобода шла с запада. В представлении Ли Чана русские были богатырями. Да и как он мог думать иначе, когда японцы многие годы твердили о непобедимости германской армии, не знающей себе равных во всем мире, а русские взяли Берлин. Они прогонят японца!.. И Ли Чан должен убить — хоть одного. Потом ему и смерть не страшна! За сына, за Лин-тай, за внуков. Наконец, он нашел спрятанную под обрезками тяжелую дубину, приготовленную им тайно от Федора Григорьевича. Подбежав к калитке, увидел Коврова, стоявшего с протянутыми руками. Подумав, что друг молится своему богу, Ли Чан отступил в тень забора.

— Ты, Чана? — обернулся Федор Григорьевич, опустив руки. Старики поднялись на крышу. Город стал виднее. Кругом сверкали огни выстрелов. Внезапно в небо взметнулось дымное пламя, раздался глухой взрыв, старики услышали приглушенное расстоянием раскатистое «ура».

— Так его! Так! — шептал Федор Григорьевич. Заметив на соседней крыше людей, крикнул: — Наши пришли, сосед! Видишь?

— Вижу, сосед! — донесся радостный возглас.

По улице пробежали солдаты-японцы, торопясь к круглой сопке. Их настигал танк. Федору Григорьевичу показалось: по улице, с лязгом и грохотом, катится огромный дом. В конце улицы танк настиг японцев... Послышались дикие крики, а танк, развернувшись, пошел в переулок рядом с китайским кладбищем.

— Ох ты! — только и мог выговорить ошеломленный Федор Григорьевич. — Ну и... — он не договорил. Хлопнула калитка. Во двор заскочил запыхавшийся японский солдат. Обессиленный бегом, он привалился к забору, опустив винтовку. С кошачьей ловкостью, ожидать которой никак не мог Федор Григорьевич в дряхлом теле Ли Чана, китаец бесшумно подполз к краю низенькой крыши. Японец, прижавшись лицом к забору, в щелочку глядел на улицу — нет ли погони? В это время и ударил его Ли Чан тяжелой дубинкой по затылку.

Японец упал. Федор Григорьевич, чуть не сорвавшись, скатился по лестнице и схватил винтовку японца. Ли Чан тоже слез. Вытер лоб. Присел.

— Плохой дело — война, — сказал он, немного отдышавшись, и обратил к Федору Григорьевичу бледное лицо. — Первый раз человека убил. Жалко... Живой был... хоть и зверь.

Федор Григорьевич рассердился.

— Какой человек? — закричал он срывающимся голосом. — Этот? Хуже зверя! Хуже! — убежденно повторил он. — Змею и то жальче будет, чем его. Сколько лет издевались... мы для них люди были?

Ли Чан поднялся и, крепко сжимая в руках дубину, ответил сурово:

— Все равно жалко. А убивать надо. Кто живой останется, умный будет. Воевать, скажет, хватит. Каждый люди — пусть себе живи. Правда, друг?

— Ну, это еще куда ни шло, — согласился Федор Григорьевич. — А то — жалко! Эх, ты!

На улице послышался топот. Федор Григорьевич отскочил к крыльцу и щелкнул затвором, загоняя патрон. Положив тяжелую винтовку на перила, он навел ее на калитку. Ли Чан прижался к стене. Над забором показалась голова японца в фуражке. «Офицер!» — подумал Федор Григорьевич и нажал спусковой крючок. Грянул выстрел. Офицер упал на улицу.

— Еще один! — торжествующе закричал Федор Григорьевич, подбегая к калитке, но на улице затопали — человек убегал. Выскочив за калитку, старик прицелился... но выстрела не последовало — он забыл перезарядить винтовку.

Чуть не плача с досады, Федор Григорьевич вернулся во двор. Ли Чан предложил:

— Пойдем, околоточного поймаем!

...Двери дома раскрыты настежь. Старики смело вошли. Ли Чан чиркнул спичкой — вещи разбросаны в беспорядке. Хозяева в панике бежали, не успев захватить даже ценности. На столе лежали золотые вещи и деньги.

Ли Чан зажег свечу. Федор Григорьевич сердито смахнул деньги на пол. Старики прошли в спальню. На спинке стула, перед кроватью, висел мундир околоточного. На коврике валялась шашка в ободранных ножнах.

— Нас боялся, — спокойно отозвался Ли Чан, закуривая трубочку. — Шибко не хочет помирать. Думает, спрячется. А куда себя денет? Волк...

— Эх, Чана! — голос Федора Григорьевича дрогнул. — Был бы с нами Гончаренко... он бы научил, что сейчас делать, — и низко опустил голову.

За год до этого дня, в конце июля, неожиданно забрали Гончаренко, а через пять дней расстреляли «за бандитское нападение на военнослужащих японской императорской армии». Видно, никого не выдал старый казак: все те же люди приносили деньги и забирали продукты.

— Она, Гончаренко, шибко шанго старик... — Ли Чан выбил трубочку, — умная. Много знай, ничего не говори. Большой люди. Сердце большой.

Не торопясь, брели старики обратно по улице, уже полной народа. Здесь жила голытьба, все они с надеждой смотрели на горящий город, прислушивались к выстрелам, ждали русских. Еще издали заметив свет фар, все кинулись навстречу подходившей колонне автомашин. Шоферы отчаянно сигналили, но все-таки вынуждены были остановиться. Высокий офицер поднялся на крышу кабины: