Гибель Императорской России

По поводу упомянутого показания М. И. Трусевич пришел в страшное негодование, и этот эпизод был представлен П. А. Столыпину как недопустимый с товарищеской точки зрения поступок. На письменном докладе об этом министр положил собственноручную резолюцию: «Перевести полковника Мясоедова на равную должность не ближе меридиана Урала», после чего последний подал прошение об отставке. Когда по просьбе полковника Мясоедова военный министр хотел его взять к себе на службу, генерал Сухомлинов спросил по телефону мое мнение о нем. В ответ я передал ему в краткой форме все изложенное выше, так как слышал об этом разговор в департаменте полиции, и добавил, что лично во мне полковник Мясоедов особого доверия и симпатии не возбуждает. В результате этого разговора я получил официальный запрос военного министра по сему же поводу, приказал начальнику штаба уже по служебным сведениям составить ответ, в котором и поместил упомянутые данные, не считая, конечно, возможным присовокуплять мои личные впечатления об этом офицере, вынесенные при проездах через Вержболово в качестве частного лица. Я считал этот вопрос исчерпанным, но следователи, видимо, придавали ему серьезное значение, и когда материалы комиссии генерала Петрова были переданы назначенному для производства предварительного следствия сенатору Кузьмину, последний вызвал меня в качестве свидетеля и предложил те же вопросы о полковнике Мясоедове. Ничего прибавить к своему письму на имя сенатора Посникова я не мог, чем, однако, никак не мог удовлетвориться присутствовавший при моем допросе обер-прокурор уголовного кассационного департамента правительствующего сената В. П. Носович, добиваясь, что как же я ничего не знаю о шпионстве полковника Мясоедова, когда об этом говорилось в Государственной Думе.

В. П. Носовича я знал с детских лет; впоследствии мы были одновременно товарищами прокурора Московской судебной палаты, и я не прерывал отношений с его семьей, так как сестра В. П. Носовича была замужем за А. Д. Протопоповым. В. П. Носович выдвинулся по службе обвинением московского градоначальника, генерала А. А. Рейнбота, проявив выдающуюся способность исполнять не только приказания, но даже намеки своего начальства. Из заданных мне вопросов я понял, что такова же его роль и в деле генерала Сухомлинова, а потому довольно резко ответил, что ничего, подтверждающего его предположения, я сообщить не могу и что если бы у П. А. Столыпина или в моем распоряжении такие сведения имелись, то им был бы дан законный ход.

Для меня, как старого прокурора, было ясно, что на беспристрастие генерал Сухомлинов рассчитывать не может. Я не ошибся: в течение всего процесса нарушения закона были слишком, явны, так как следствие коснулось в недопускаемых уставом уголовного судопроизводства размерах выяснения частной жизни обоих супругов.

Генерал Сухомлинов и его жена были привлечены в качестве обвиняемых в государственной измене, и он был заключен под стражу в Петропавловской крепости. Это последнее обстоятельство находилось в полном противоречии с требованиями уголовного процессуального права. Хотя мерой пресечения способов уклоняться от преследования для обвиняемого, которому грозило уголовное наказание, содержание под стражей и допускалось, но статьи 419–421 устава уголовного судопроизводства прямо указывали, что должны быть приняты во внимание и все другие обстоятельства: серьезность улик – генерал Сухомлинов был оправдан в государственной измене революционным судом, следовательно, о серьезности улики речи быть не может. Далее – возможность скрыть следы «преступления» – смешно об этом говорить, если он этого не сделал в течение полуторагодичного расследования комиссии генерала Петрова. Наконец, возраст и общественное положение – бывшему генерал-адъютанту Государя и военному министру было около 70 лет.

Беззаконная и бессмысленная жестокость, допущенная как результат политической травли.

Никому не пришло в голову – так мало думали о государственных задачах В. Н. Коковцов, генерал Поливанов и Гучков с сонмом своих прислужников, что пребывание в крепости в мундире генерала от кавалерии и георгиевского кавалера, обвиняемого в измене, в корень развращало военный караул и тогда уже воспитывало в солдатах ненависть против высших начальников, которую они так зверски проявили в революционный период. Эта ошибка была повторена и Временным правительством, так как при содержании в крепости сановников царского режима никто не предусматривал опасности, с точки зрения дисциплины, оставления некоторых из них в военной форме, да ведь и не мог же думать о дисциплине «военный» министр Гучков, ее уничтоживший.