Гибель Иудеи

— Разве ты забыла, — сказал он, несколько задетый ее невниманием, — что сегодня утром Веспасиан выслушивал обвинения моих врагов?

— А, — ответила она с прежней холодностью. — Ты говоришь об истории Юста бен Пистоса — твоего секретаря, и о нелепом восстании в Тивериаде… Ну и что же?

— Тит спас меня, — сказал царь радостным голосом, — наш великий Тит! Он доказал Веспасиану, как важно для меня быть в союзе с нами во время войны; он его убедил не обращать внимания на бредни нескольких безумцев. Меня оправдали.

— А Юста?

— Веспасиан решил, что он один во всем виноват, и передал его в руки правосудия.

Насмешка показалась на губах Вероники. Она слегка поклонилась.

— Прими нашу благодарность, Тит, — сказала она небрежно и снова обратилась к Агриппе. — На чем основывал Веспасиан свой приговор? Мне хотелось бы ознакомиться с римскими законами правосудия.

Царь откинулся на подушки и засмеялся. Тит побледнел, и в глазах его мелькнул гнев. Но он сдержался и тоже засмеялся.

Вероника взглянула на обоих с притворным изумлением.

— Но… я не понимаю… — сказала она.

— Это было очень смешно, — благодушно сказал Агриппа. — Жители Декаполиса слишком неловко действовали. Они хотели подкупить Веспасиана. В обвинительной речи они намекнули на то, что воздвигнут ему, справедливейшему из судей, колоссальную статую за счет города.

— А Веспасиан?

Он протянул обвинителю руку и предложил ему тотчас же воздвигнуть эту статую, так как фундамент, как он видит, уже готов.

Вероника не улыбнулась.

— Эта неумелость твоих обвинителей была, быть может, твоим счастьем, Агриппа, — сказала она и прибавила серьезнее: — Веспасиан ведь неподкупен.

Она медленно поднялась и подошла к окну, из которого виден был большой светлый двор.

Несколько слуг навьючивали огромные, тяжелые мешки на мулов. В эту минуту один из мешков вырвался из дрожащих рук раба и упал на мраморные плиты. Поток блестящих золотых монет, звеня, рассыпался по мрамору.

— Что это значит, Агриппа? — спросила царица у брата, который вслед за ней подошел к окну вместе с Титом.

— Знак моего преклонения пред Веспасианом, — шутя ответил царь.

Они переглянулись и рассмеялись, Тит тоже засмеялся.

— Я хотел, — продолжал Агриппа более серьезно, — доказать отцу Тита, как несправедливы обвинения моих врагов. Если бы я был в самом деле врагом Рима, каким меня выставляют, неужели бы я предложил деньги моему противнику, содействуя таким образом войне против меня и моего народа.

— Царственное доказательство! — сказал Тит. — Ты верно, очень богат, Агриппа.

— Богат? — ответил он шутливо и покачал головой. — Да у меня едва хватает на самое необходимое. Во всем остальном я завишу от Вероники, которая имеет маленькую слабость к своему негодному брату. Ты удивлен? — прибавил он, придавая своим словам какой-то скрытый смысл. — В руках Вероники сосредоточены все сокровища нашей семьи. Тот, кому достанется ее рука, будет счастлив. Ему будет принадлежать власть над всей Азией…

Молодой легат, прищурившись, посмотрел на него.

— Берегись, Агриппа, — медленно сказал он. — Если это станет известно Нерону, то все богатства дома Ирода не спасут тебя от верной гибели. Разве ты не знаешь, что и отца твоего подозревали в этом намерении? Да и тебя из-за этого не выпускали из Рима…

Агриппа принужденно засмеялся.

— Я был заложником, знаю, — сказал он, с трудом сдерживая гнев, который каждый раз овладевал им при этом воспоминании. — Но меня Нерону нечего опасаться. Рим может быть побежден только Римом.

Тит отвел взор от царя, который пристально смотрел на него.

— Я тебя не понимаю, — пробормотал он.

— А между тем это так ясно, — сказал Агриппа прежним шутливым тоном. — Ведь один раз Риму уже угрожала опасность быть поверженным Римом. Вспомни Марка Антония! Если бы он не растратил сокровищ Клеопатры в безумных оргиях, а употребил их на то, чтобы снарядить сильное войско, то мечта великой египетской царицы осуществилась бы и возродилось бы второе азиатское царство, подобное царству Александра Македонского. Конечно, я не отрицаю, что мечта моего отца соблазняла и меня. Я был молод и не знал, что всемирное владычество Рима основано на его сильном, опытном, всегда готовом к действию войске. Но я вскоре это понял. Мы, азиаты, слишком изнежились среди роскоши и безделья. Мы не можем вдохнуть в наших подданных воинственного духа. Это может сделать только человек, владеющий римской твердостью, только римлянин. Но зато, если бы таковой оказался, подумай, в каком он теперь выгодном положении! Государство гибнет, истощенное жадностью бессердечных распутников; сенат, старый, строгий катоновский сенат стал сборищем продажных, трусливых и слабых рабов. Войско разбросано по далеким окраинам, занято бесконечными войнами с дикими народами, которые простирают грубые руки за сверкающими сокровищами римской цивилизации. Наконец, сам цезарь, Нерон, ты ведь его хорошо знаешь, даже лучше, чем я…

Он на минуту остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова производят на молодого легата.