Гибель Иудеи

— Ты рассказываешь это в стиле трагедий Софокла и Эврипида, — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— Фотин, один из наших людей, утверждает, что этот иудей был в твоей свите при въезде в Птолемаиду.

— В моей свите? — повторяла она, как бы стараясь припомнить. — Я до сих пор не заметила чьего-либо отсутствия.

Легкая улыбка показалась на губах Тита.

— Фотин, наверное, ошибся, — сказал он. — Я так и сказал отцу. Да и зачем бы тебе оказывать услуги Иоанну из Гишалы, нашему общему врагу?

— Услуги Иоанну из Гишалы? — повторила она с изумлением. — Я не думаю, чтобы он был мне благодарен, если бы я содействовала бегству его дочери с римлянином…

Тит со страстью смотрел в ее глаза, обращенные к нему. И снова молодой легат почувствовал тревогу и блаженство, как тогда, на Кармеле, у источника Илии.

— Разве такой большой позор для иудейки полюбить римлянина? — спросил он.

Глаза ее холодно и вместе с тем обольстительно взглянули на него.

— Конечно, — ответила она, — смертельный позор. По крайней мере в глазах тех, кто выше всего ставит веления Бога.

— А ты, Вероника, тоже так думаешь?

Она засмеялась.

— Я? Смотря по тому, кто бы это был. Если бы он был достоин, но зачем спрашивать? Нет такого человека.

— То же самое ты говорила, когда мы в первый раз увиделись. Он, верно, еще не родился — твой цезарь?

Она пожала плечами, потом медленно поднялась и подошла к окну.

Тит последовал за ней. Его влекла к ней таинственная, неодолимая сила.

Агриппа очнулся от своей дремоты, рассеянно посмотрел на сестру и Тита и тихо вышел из комнаты.

Вероника чувствовала горячее дыхание римлянина на своей щеке и его взгляд на плечах и шее, но она стояла, не оборачиваясь. Гордое величие своей красоты кружило ей голову.

Он повторил еще раз прерывающимся голосом:

— Твой цезарь — он еще не родился?

Она немного повернула голову к нему, так что кончики ее волос касались его губ, и проговорила тихо, почти шепотом:

— Как знать…

Но глаза ее были обращены куда-то в неведомую даль. Кого она там видела? А все-таки… Быть владычицей Азии, быть может, владычицей всего мира, видеть, как римские орлы склоняются пред богом иудеев! И над всем этим власть единого Бога — Бога Вероники!

— Нерон ведь тоже стал цезарем не по праву, — услышала она его страстный шепот.

— Благодаря Агриппине.

— А Марк Антоний мог стать цезарем Азии.

— Благодаря Клеопатре!

— И Вероника будет принадлежать тому, кто станет…

— …цезарем!

Сказав это слово, она почувствовала облегчение. Она обернулась к легату, опьяненному страстью, и взглянула ему прямо в глаза. Они поняли друг друга, не произнеся ни слова. «А Марция Фурнила, твоя жена?» — прочел он в ее взгляде и сделал резкое движение, как бы устраняя нечто давно надоевшее. Холодная Марция была вычеркнута из его жизни. «А мой Бог?» — читал он дальше. Он пожал плечами. Что ему до Бога? Поступай как знаешь. «А Веспасиан?» Лицо его омрачилось, он отвел глаза. Вероника улыбнулась и повела молодого легата к окну.

Там уже не было рабов Агриппы, таскавших его подношения Веспасиану, но на дворе кипела работа.

Таумаст, управитель дома, стоял посреди выложенного мрамором двора и следил за тем, как рабы готовят носилки царицы, укладывают провизию в дорожные сумы.

Тит отступил от окна и побледнел. Вероника увидела в его глазах недоверие.

Она снова улыбнулась и произнесла вслух тот немой вопрос, который он прочел в ее глазах:

— А Веспасиан, твой отец?

Теперь он ее понял.

Да, конечно, лучше, чтобы Вероника уехала. Веспасиан не должен подозревать, чем она стала для Тита, потому что он не допустит развода с Марцией Фурнилой. Разве он может согласиться на брак сына с иудейкой? Веспасиан, римлянин, выходец из народа, боялся всего, что могло возбудить насмешку над ним или его семьей у гордых римских патрициев. Он был никогда не позволил Титу оттолкнуть от себя дочь знатного дома. Конечно, если бы дело шло о замене ее более знатной и могущественной женой, он согласился бы, но из-за иудейки — никогда. Но разве необходимо связать себя с Вероникой, чтобы обладать ею?

Прощаясь, они пристально смотрели друг другу в глаза, и губы их улыбались. Тит что-то вынул из складок верхнего платья и подал царице.

То была дактиотека, маленькая круглая шкатулочка, оправленная жемчугом и зелеными бериллами. На крышке был изображен амур верхом на льве.

Вероника засмеялась. Но лицо ее вновь стало серьезным, когда молодой легат открыл крышку.

Внутри лежал увядший лавровый лист — кармельский лавр.

— Победителю? — спросил Тит.

— Победителю, — ответила Вероника.

— Прощай, Вероника!

— Прощай, Тит!

Внизу ее поджидал Агриппа. Он узнал от Таумаста, что сестра готовится к отъезду.

— Как, Вероника! — воскликнул он в величайшем волнении. — Теперь, как раз теперь, когда наши планы и надежды начинают осуществляться, ты уходишь от меня?

Она едва обернулась к нему.

— Разве ты не думаешь, мой мудрый брат, что товар поднимается в цене, когда он становится редким?

— Ты полагаешь? — пробормотал он растерянно.