Гибель Иудеи

Адское пламя жгло лицо и язык присыхал к небу, холодный пот покрывал все тело среди огня и дыма. Потом вдруг все сразу исчезло. Он упал на колени, и голова его свесилась на грудь, длинные черные призрачные руки тянулись к нему из пламени, поднимали его и баюкали, навевая блаженную дремоту. Манящие голоса шептали ему что-то «Регуэль!» Издалека доносился до него этот крик; он улыбался от счастья. То Дебора шептала его имя, Дебора любит его…

К нему на минуту вернулось сознание. Он, шатаясь, подошел к окну; оконная рама была уже съедена пламенем. На минуту ворвалась свежая струя воздуха, и Регуэль увидел сквозь дым Дебору. Она крикнула, увидев его, и что-то приказала стоявшему около нее эфиопу, но раб не двигался; тогда она бросилась ко входу сама. Дебора хотела сама его спасти, принести ему в жертву свою жизнь. Эта мысль придала ему силы. Нужно помешать Деборе, она одна не справится с пламенем. Он хотел крикнуть, но дым помешал ему. Он облегченно вздохнул, увидев, что эфиоп наконец бросился за его возлюбленной, чтобы вернуть ее. Затем он исчез, а Дебора осталась одна и, стоя на коленях, поднимала с мольбой руки к небу. Но кто это стоит рядом с ней в блестящем панцире и шлеме? Его лицо, окаймленное широкой, озаренной пламенем бородой, обращено на Регуэля. Он кого-то напоминает Регуэлю. Нет, это только плод его воображения. Как Хлодомар, сыщик Иосифа бен Матии, может очутится в Бет-Эдене?…

Вокруг Регуэля было только пламя и удушливый дым, он снова стал искать дверь. Дверь поддалась… Он судорожно ухватился за перекладину; ему казалось, что он все ниже и ниже опускается в страшную, темную пропасть. Только искры мелькают в глубине… Потом все исчезло…

Секунды казались Веронике вечностью. Она хотела молиться и не могла. Почему не возвращался эфиоп? Неужели он не смог попасть к Регуэлю, или они отрезаны оба стеной пламени?

Она вздрогнула. Безумный, душераздирающий крик раздался из пламени. Это был голос эфиопа. Так он, вероятно, кричал, когда ему вливали расплавленный свинец в уши. Сердце ее остановилось от ужаса. Кто-то выбежал из двери в горящем платье, с безумным воем и с опаленным чередам лицом.

Это был эфиоп. Она бросилась к рабу, который упал на землю и катался по ней, обивая пламя.

Со страшным треском обрушилась крыша Бет-Эдена, хороня все под своими горящими обломками.

Огненный столб поднялся к небу, затмевая свет луны.

Глава XIII

Два дня спустя Тит вместе с Агриппой прибыли в Цезарею Филиппийскую. Царь опередил войско, беспокоясь, поступила ли Вероника согласно его указаниям.

Тит поехал с ним вместе под предлогом осмотра помещений для войска. Веспасиан улыбнулся и шутя погрозил ему пальцем.

— Ты знаешь, — сказал он, — я неохотно исполняю твою просьбу. Марцию Фурнилу, дочь одного из знатнейших римских патрициев, нельзя бросить из-за каприза, как надоевшую певицу или танцовщицу. Моя и твоя карьера еще не закончены, и поэтому не следует наживать себе врагов. Впрочем, я доверяю твоей осмотрительности, Тит, но помни: берегись дружбы Агриппы и прекрасных глаз Вероники. Оба они слишком умны, чтобы делать что-либо без выгоды для себя.

Тит гордо поднял голову.

— Я ведь вырос на глазах Мессалины и Агриппины, — возразил он. — Даже Поппея Сабина тщетно пускала в ход все свои чары, задумав от скуки соблазнить меня…

— И все-таки берегись, — еще раз сказал Веспасиан. — У этих азиаток есть таинственные чары, которым трудно противостоять. Вспомни Клеопатру…

— Я не Антоний, — сказал Тит гордо и помчался за опередившим его царем.

Тит говорил совершенно искренно с отцом. Он поехал вместе с Агриппой скорее из самолюбия, чем из-за любви; ему хотелось положить у ног гордой царицы, надменной иудейки, завоеванную им Галилею. Он все еще не мог забыть ее насмешливого тона, когда она задала ему на Кармеле обидный вопрос: кто такой Тит? Теперь Тит покоритель Галилеи. В его руках судьба народа, к которому принадлежит Вероника. Она уже не посмеет больше надменно обращаться с ним и оскорблять в нем самолюбие мужчины и гордость римлянина.

Чем ближе, однако, приближался он к концу пути, тем больше это первоначальное намерение исчезало. Образ женщины затмил в его воображении мысль о царице; теперь он помнил только дивную красавицу на зеленом мху у журчащего ручья и горел страстным желанием снова увидеть ее. В порыве нетерпения он пришпорил коня и в несколько прыжков опередил Агриппу, но все-таки ему казалось, что они ползут как черепахи.