Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

Спустя какое-то время Снорри и тот, кого он называл хевдингом, подошли к оттащенным в сторону Адуну с Клеком.

— Мы заплатим выкуп, какой скажешь, только отпусти, — молва о жестокости нурманнов сбивала с мысли и застилала взор кровавым туманом. Оба были готовы на все, только чтобы избежать ужасной смерти.

— Вы заплатите выкуп, примете знак нашего ярла и дадите ему клятву верности, — не успел Снорри произнести эти слова, как оба купца яростно закивали в знак согласия.

— Нет, Снорри, сейчас они готовы дать любые обещания и поклясться чем угодно, но предадут, как только окажутся в безопасности далеко отсюда. Есть только одна цепь, на которой их можно держать — все они должны быть повязаны кровью. Ну-ка, поставь их всех друг напротив друга.

— Отсюда уплывет только один. Тот, кто своей рукой убьет другого, и с вашими корабельщиками будет также.

Помертвевшие от ужаса купцы смогли только помотать головами. Адун до сих пор просыпался с криком от этой картины: холодные «змеиные» глаза хевдинга, его рука, протягивающая Клеку нож, и черный провал в памяти. Очнулся он уже в лодье среди своих, бледных как мел, корабельщиков. И еще нещадно болела грудь. Скосив глаза вниз, он с ужасом увидел выжженного журавля, нацелившегося клювом прямо в сердце. А когда ему с дрожью в голосе рассказали о «кровавом орле», сотворенном с одним из тех, кто отказался ввергнуть нож в братию свою, то его вывернуло прямо за борт.

Они попытались забыть все произошедшее, как ужасный сон. Но на другой день после их прибытия в Туров, в торгу его нашел маленький неприметный человечек и показал кусок кожи с изображением журавля. Кошмар не кончался. Правда, задания, данные ему, были совсем простыми — следить и быстро сообщать о том, не собирается ли кто из купцов в Погорынье, в особенности туровский купец Никифор Палыч. Ну и втихаря продавать товары, которые ему будут привозить. Дважды он сообщал неприметному о лодьях, собирающихся идти вверх по Припяти. А в этот раз, рассказав об Осьме, собирающем большой обоз, получил незамедлительный приказ нагрузить лодью съестными припасами и спешить к устью Горыни, чтобы передать все сведения лично. И делать это немедля, иначе…

Но вот вдали показалось знакомые по предыдущему плаванию берега. Облегченно вздохнув, Адун перекрестился — он успел вовремя, и его страшные хозяева в этот раз не будут иметь причин для недовольства, которое может снова сделать явью то, что он так старался похоронить в самых дальних уголках памяти.

Начало сентября. Низовья Горыни.

Восходящее солнце окрасило свой край небосвода в золотисто-розовые тона, но так и не смогло пробить стену поднимающегося от Горыни тумана. Полулежавший на пригорке Руальд некоторое время напряженно вслушивался в речные звуки, затем удовлетворенно хмыкнул и пихнул локтем примостившегося рядом Снорри.

— А? Что? — вскинулся прикорнувший было скальд.

— Ш-ш-ш! Тихо! — шепотом остановил его Руальд. — Добыча плывет!

— Какая добыча в таком тумане?

— Плывут, плывут, прислушайся хорошенько!

Оба напряженно застыли, вслушиваясь в утренний рассвет над рекой. Поначалу ничего не было слышно кроме тихого плеска воды, но спустя некоторое время Снорри различил и тихий скрип уключин и еле-еле слышимый голос, неразборчиво отдающий какие-то команды. Тороп опять оказался прав, когда предсказывал, что ожидаемый купчина попытается проскочить рано утром под прикрытием тумана. Скальд встретился глазами с напарником и оба, одновременно подумав о том, какая неожиданность подстерегает проплывающих за близким изгибом реки, чуть не расхохотались — рыба сама плыла в вершу.

Этой «вершей» был ствол здоровенной ивы, обрушенной вчера вечером поперек русла реки. Правда, с ним пришлось изрядно повозиться, а Чупра, как прозывали старшого лесной ватаги, что присоединилась к их дружине после Давид-городка, даже пытался с кулаками налезть на Торопа, который приказал валить толстенное дерево не рубя ствол топорами, а подрывая корни — именно его ватажникам досталась эта неблагодарная работа. Снорри снова улыбнулся, вспоминая вечернюю перебранку.

— Мы что, в холопы тебе запродались? — бешено кричал в лицо Торопу раскрасневшийся от гнева ватажник. — Аль мало в прежней жизни хребтину на княжьих тиунов да волостелей гнули? По то и в лес ушли, что не холопы, а вольная людь! А теперь снова шею под хомут подставлять, только теперь твой уже, да?!