– Я дал своему… – Он остановился, потом похлопал Осферта по руке. – Моему сыну, – наконец выговорил Альфред, – задание. – Он открыл глаза и посмотрел на меня. – Моему сыну предстоит обратить тебя в истинную веру.
– Хорошо, господин, – ответил я, не зная, что еще сказать. Я заметил, как у Осферта на глаза опять навернулись слезы.
Альфред перевел взгляд на кожаное полотно с распятием.
– Ты не видишь ничего необычного в этом рисунке? – спросил он.
Я пригляделся. Иисус висит на кресте, сухожилия и мышцы распростертых рук напряжены, кровь течет, на заднем фоне темнеет небо.
– Нет, господин, – признался я.
– Он умирает, – проговорил Альфред. Это было настолько очевидно, что я ничего не сказал. – Я видел и другие изображения смерти нашего Господа, – продолжал он, – и на всех Он улыбался на кресте. На этом же Он не улыбается. На этом Его голова поникла, Ему больно.
– Да, господин.
– Архиепископ Плегмунд отчитал художника, – сообщил Альфред. – Плегмунд считает, что наш Господь победил боль и поэтому улыбался перед смертью. А мне картина нравится. Она напоминает мне о том, что мои мучения – ничто по сравнению с Его болью.
– Я очень хотел бы избавить тебя от боли, – неловко произнес я.
Он не обратил внимания на мои слова. Альфред продолжал разглядывать агонизирующего Христа, потом поморщился.
– Он носил корону с шипами, – с благоговейным восторгом пробормотал Альфред. – Люди хотят править королевствами, но забывают, что у всех корон есть шипы. Я говорил Эдуарду, что носить корону тяжело, очень тяжело. И последнее. – Он отвел взгляд от картины и поднял левую руку, которая все это время лежала на Евангелии. Я заметил, что это движение отняло у него почти все силы. – Ты должен присягнуть в верности Эдуарду. Я умру спокойно, если буду знать, что ты и дальше станешь сражаться за нас.
– Я и так буду сражаться за Уэссекс, – подтвердил я.
– Присяга, – твердо произнес он.
– Я принесу присягу, – согласился я.
Он внимательно вгляделся в мое лицо.
– Моей дочери? – спросил он, и я увидел, как напрягся Осферт.
– Твоей дочери, господин, – подтвердил я.
Кажется, его передернуло.
– По моим законам, господин Утред, прелюбодеяние – это не грех, а преступление.
– Тогда у тебя, господин, получается, что все человечество состоит из преступников.
Он слабо улыбнулся на это.
– Я люблю Этельфлэд, – признался он. – Она всегда была самой веселой из моих детей, правда не самой послушной. – Его рука опять упала на Евангелие. – Оставь меня, господин Утред. Приходи завтра.
Если он будет жив. Я преклонил колена перед ним, затем перед Осфертом и ушел. Осферт последовал за мной. Молча мы прошли по двору, усыпанному лепестками последних летних роз, сели на каменную скамью и некоторое время слушали пение, доносившееся из коридора.
– Архиепископ хотел разделаться со мной, – бросил я.
– Знаю, – кивнул Осферт, – поэтому-то я и пошел к отцу.
– Удивительно, что они позволили тебе увидеться с ним.
– Мне пришлось полаяться со священниками, охранявшими его, – с полуулыбкой произнес он. – Он услышал наши голоса.
– И позвал тебя?
– Он послал священника за мной.
– И ты сообщил, в какой ситуации я оказался?
– Да, господин.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Ты помирился с Альфредом?
Осферт устремил взгляд вдаль.
– Он сказал, что очень сожалеет, что я тот, кто я есть, что во всем его вина и что он будет молиться за меня на небесах.
– Я рад, – сказал я, не представляя, как реагировать на всю эту чушь.
– А я напомнил ему, что, если Эдуарду будет суждено править, тогда ему понадобишься ты.
– Эдуард будет править, – уверенно заявил я и рассказал ему о леди Экгвин и о двух близнецах, спрятанных в монастыре. – Эдуард всего лишь делает то, что ему велит отец, – закончил я, – и это создаст ему массу проблем.
– Проблем?
– Законны ли дети? – спросил я. – Альфред утверждает, что нет, но, когда Альфред умрет, Эдуард сможет объявить их законнорожденными.
– Боже, – простонал Осферт, сразу сообразив, какие сложности могут возникнуть в будущем.
– Самым разумным сейчас, – сказал я, – было бы придушить маленьких бастардов.
– Господи! – воскликнул Осферт, шокированный моими словами.
– Но никто этого не сделает. Твоим родственникам всегда не хватало жесткости.
Дождь усилился, капли громко шлепались на каменные плиты двора и стучали по крыше дворца. На небе не было ни луны, ни звезд – все это закрывали тучи. Ветер с воем кружился вокруг стоявшей в лесах колокольни новой церкви Альфреда. Я отправился в Святую Хедду. Караула у двери не было, в проулке царила кромешная тьма. Я колотил в дверь до тех пор, пока мне не открыли.