Гибель королей

– Отец Беокка молодец, – похвалил король и застонал от боли. Монах тут же подскочил к кровати и протянул ему чашку.

Король пил, а я читал. Это был патент. Бо́льшую часть патента клирик просто переписал – ведь все патенты похожи, – но от его содержания у меня все равно перехватило дух. Мне жаловали земли, и поместье было необусловленным, как и то у Фифхидана, которое когда-то выделил мне Альфред. Земля передавалась мне в полное владение, и я имел право передать ее либо своим наследникам, либо кому угодно. В патенте были подробно обозначены границы надела, и по тому, как много места это описание заняло, я понял, что поместье обширно. Там была и река, и фруктовые сады, и луга, и деревни, и жилой дом в местечке под названием Фагранфорда, и все это находилось в Мерсии.

– Земля принадлежала моему отцу, – сообщил Альфред.

Я не знал, что сказать, и неловко забормотал слова благодарности.

Король протянул мне худую слабую руку, и я взял ее и прикоснулся губами к рубину.

– Ты знаешь, чего я хочу, – пробормотал Альфред. Я продолжал стоять на одном колене со склоненной головой. – Земля отдается безвозмездно, – добавил он, – и она принесет тебе богатство, большое богатство.

– Господин, – произнес я дрогнувшим голосом.

Его трясущиеся пальцы сжались на моей руке.

– Утред, дай мне что-нибудь взамен, – попросил он, – дай мне покой, прежде чем я умру.

И я сделал то, чего он добивался, но чего не хотел делать я. Альфред умирал, он проявил щедрость – как я мог отказать человеку, который стоит у порога смерти? Так что я подошел к Эдуарду, опустился перед ним на одно колено, вложил свои руки в его и принес присягу верности. Кто-то зааплодировал, иные хранили гробовое молчание. Этельхельм, старший советник в витане, улыбнулся, ибо понял, что и впредь я буду сражаться за Уэссекс. Моего кузена Этельреда передернуло – ведь все это означало, что ему никогда не стать королем Мерсии. Этельвольд, должно быть, задавался вопросом, займет ли он когда-либо трон Альфреда, если ради этого ему придется отбивать удары Вздоха Змея.

Эдуард заставил меня подняться и обнял.

– Спасибо тебе, – прошептал он.

То была среда, день Одина; шел октябрь, восьмой месяц года, а год был восемьсот девяносто девятый.

Следующий день принадлежал Тору. Дождь не утихал, напротив, подгоняемый ветром, он косыми струями заливал Винтанкестер.

– Сами небеса рыдают, – сказал мне Беокка. Он плакал. – Король попросил меня в последний раз причастить его. Я все сделал, но руки дрожали.

За этот день Альфред получал последнее причастие несколько раз – так велико было его желание закончить жизненный путь очищенным от грехов, и священники и епископы соперничали друг с другом за честь провести обряд и вложить королю в рот кусочек засохшего хлеба.

– Епископ Ассер готов был дать viaticum[8], – добавил он, – но Альфред позвал меня.

– Он любит тебя, – сказал я, – и ты верой и правдой служил ему.

– Я служил Господу и королю, – поправил Беокка. Я подвел его к креслу у огня в большом зале «Двух журавлей» и усадил. – Сегодня утром он съел капельку творога, – сообщил мне священник, – совсем чуть-чуть. Две ложки.

– Он не хочет есть.

– Он должен есть, – твердо произнес Беокка.

Бедняга Беокка. Он был священником при моем отце, и секретарем, и моим учителем, и уехал из Беббанбурга, когда мой дядька узурпировал власть. Он вышел из низов и родился уродцем: косоглазым, с деформированным носом, парализованной левой рукой и изуродованной стопой. Именно мой дед обратил внимание на то, что мальчишка умен, и отдал его в обучение монахам в Линдисфарене. Так Беокка стал священником, а потом благодаря предательству моего родственника и изгнанником. Его ум и преданность пленили Альфреда, и с тех пор Беокка верно служил ему. Сейчас он был в преклонных летах, но сумел сохранить острый ум и твердую волю. Жена у него была данкой, самой настоящей красавицей и приходилась сестрой моему близкому другу Рагнару.

– Как Тайра? – спросил я.

– Она в порядке, слава богу. И у мальчиков все хорошо! Мы счастливы.

– Ты будешь счастлив и мертв, если не перестанешь ходить по улицам под дождем, – проворчал я. – Нет дурака хуже, чем старый дурак.

Он хмыкнул и слабо запротестовал, когда я принялся настаивать, чтобы он снял свой мокрый плащ и накинул на плечи сухой.

– Король отправил меня к тебе, – сказал он.

– Королю следовало попросить меня прийти к тебе, – буркнул я.

– Ну и погодка! – покачал головой Беокка. – Таких дождей не было с того года, когда умер архиепископ Этельред. Король не знает, что идет дождь. Бедняга. Его мучают боли. Он долго не протянет.

– Итак, он послал тебя ко мне, – напомнил я ему.

– Он просит тебя об одолжении, – с былой твердостью в голосе произнес Беокка.

– Давай выкладывай.

– Фагранфорда – большое имение, – заметил Беокка. – Король был очень щедр.

– Я тоже был щедр к нему.

Беокка взмахнул увечной левой рукой, как бы отмахиваясь от моих слов.