Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

Точные слова насчет петроградских чекистов — верных в дружбе и смерти, товарищей, каких нет нигде в мире… — нашел в этом рассказе Исаак Эммануилович. Принципы товарищества, какого «нет нигде в мире», были нерушимы для мерзавцев с Гороховой улицы, и они всегда покрывали друг друга, особенно если им самим это ничем не грозило…

Арест Василия Цветиновича — яркий пример подобной товарищеской взаимовыручки.

Ну, проглядел что-то Моисей Соломонович Урицкий, ну, погорячился товарищ Юрша, когда арестовал не того человека…

Ну и что из этого?

Разве трудно чекистам арестовать еще и того, а не того на всякий случай запереть в одиночку?

Стоит ли беспокоиться о таких пустяках?

Тем более, как мы знаем — вспомните признание, которое Н.Э. Бабель сделал Д.А. Фурманову, — таких людей, как выпускник реального училища Василий Цветинович, решившийся ценой своей свободы спасти брата, чекисты за людей не считали, и совсем не интересно было, что думают они, что чувствуют, что испытывают… Ведь товарищество братьев Цветиновичей не имело ничего общего с «невиданным в мире товариществом», о котором так откровенно поведал Бабель в рассказе «Дорога».

И когда сравниваешь, к примеру, показания русского инженера Александра Константиновича Никифорова с показаниями того же Исаака Эммануиловича Бабеля, вдохновенно закладывавшего на допросах и своих друзей (Михоэлса, Эйзенштейна, Олешу, Катаева), и свою любовницу Евгению Соломоновну Ежову, то возникает ощущение не просто разных культур, а разных миров…

Это и есть цена за чекистское товарищество…

Исаак Эммануилович Бабель заплатил эту цену в 1940 году.

Его коллеге Моисею Марковичу Гольдштейну пришлось ее заплатить намного раньше…

4

О Моисее Марковиче Гольдштейне (Володарском) известно немного.

Родился он в 1891 году в местечке Острополье Волынской губернии.

Из гимназии его исключили, и юный Моисей Гольдштейн несколько лет работал приказчиком в мануфактурном магазине в Лодзи.

В 1911 году он был сослан в Архангельскую область, но через два года попал под амнистию и вскоре эмигрировал в Северную Америку, где долгое время работал портным-закройщиком в Филадельфии.

В Россию Моисей Маркович вернулся в апреле 1917 года.

Ходили смутные слухи, что товарищ Гольдштейн связан с германско-масонскими аферами Израиля Лазаревича Гельфанда-Парвуса, но кто из заграничных товарищей не был с ними связан?

И хотя доселе Моисей Маркович не только не играл никакой заметной роли в революционном движении, но и вообще не состоял в партии большевиков, в революционном Петрограде он сделал блистательную карьеру. Никому неведомый районный агитаторишка производится вскоре в главные агитаторы Петроградского комитета.

«С литературной стороны речи Володарского не блистали особой оригинальностью формы, богатством метафор… Речь его была как машина, ничего лишнего, все прилажено одно к другому, все полно металлического блеска, все трепещет внутренними электрическими зарядами…

Голос его был словно печатающий, какой-то плакатный, выпуклый, металлически-звенящий. Фразы текли необыкновенно ровно, с одинаковым напряжением, едва повышаясь иногда. Ритм его речей по своей четкости и ровности напоминал мне больше всего манеру декламировать Маяковского. Его согревала какая-то внутренняя революционная раскаленность…

Казалось, он ковал сердца своих слушателей. Слушая его, больше чем при каком угодно другом ораторе понималось, что агитаторы в эту эпоху расцвета политической агитации… поистине месили человеческое тесто, которое твердело под их руками и превращалось в необходимое оружие революции»^{152} …

Скоро товарища Гольдштейна избрали членом Петроградского комитета партии, а затем членом Президиума Петроградского Совета.