Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

Причастные лица к этому убийству гуляют на свободе — отец убийцы Каннегисера в настоящее время служит здесь в Совнархозе, как и родственник убийцы, инженер Помпер. Сионист Алейников, тоже освобожденный т. Антиповым (тогдашним членом Президиума ЧК), направлен “Центросоюзом” за границу, как агент для закупок с крупной суммой денег… Живут здесь и другие члены этой шайки, прямо причастные к убийству. Причину освобождения всех злоумышленников по делу Антиповым (кроме убийцы) ничем не объяснить.

После убийства тов. Урицкого был объявлен массовый террор и была расстреляна масса буржуазии и, следовательно, в первую голову, логически, надо было ожидать расстрела замешанных в подготовке и организации убийства тов. Урицкого буржуазных родных и знакомых Каннегисера. Чем это объяснить?»^{317}

8

После неудавшегося нападения на Гороховую Леонида Каннегисера перевели в Кронштадтскую тюрьму.

Подобно герою «Графа Монте-Кристо», оказался он в тюрьме на острове, и, должно быть, именно это обстоятельство побудило его вернуться к мыслям о побеге.

Тут надобно сказать, что и содержание арестованных по делу Каннегисера заметно отличалось от содержания прочих заключенных.

Сохранилось в деле стихотворное послание, адресованное на волю узниками, привлеченными по делу об убийстве Урицкого.

Если б знали Вы, как пылко
Принимается посылка,
Извлекается бутылка
С кипяченым молоком,
Бутерброды, и печенье,
И компоты, и варенье.
Замираем в умиленье
Перед каждым узелком.
Что верны и справедливы
Эти строки, что прочли Вы,
И что кайф у нас сплошной;
Что в Дерябинском Эдеме
Коротают люди время
За едой и за игрой;
И что шахматы и шашки
Процветают в каталажке,
В нашей камере шестой —
Приложеньем рук десятка
Подтверждаем для порядка
За порукой круговой…
Рабинович, наш десятский,
истый вождь коммуны братской.
Тих, услужлив, мил и скромен
поддесятский наш Соломин.
Помпер, даже под замком
Горд своим воротником.
Примирен с судьбой нелепой
Юлий Осипович Лепа.
Мандельштам Исай, пиита,
не лишенный аппетита.
К медицине сердцем рьян
Мандельштам Максимилиан.
Полон доблести гражданской
жизнерадостный Пумпянский.
В этой лучшей из коммун
Есть и Юрочка Юркун.
И Алейников — сангвиник,
духом вечный именинник.
И Рождественский — лесник
Вот какой у нас цветник^{318}

.

Сбоку сделана приписка: «Этот документ арестован, когда автор его хотел его отправить из тюрьмы на волю».

Разумеется, можно говорить и о бодрости, и о силе духа узников, но все равно очень трудно свыкнуться с мыслью, что стихотворение отправлено из Дерябинской тюрьмы осенью 1918 года.

Особенно, если сопоставить стихотворное послание с теми письмами и прошениями, что составляли в это время в своих камерах заключенные по делу «Каморры народной расправы».

Поэтому и рассказ о днях, проведенных в заключении Каннегисером, выглядит на этом фоне почти невероятным, словно Леонид в какой-то другой тюрьме сидел, в другое время, при другом режиме…

Снова, как и на Гороховой, придумывает он в Кронштадтской тюрьме новый план побега и снова попадает в уже испытанную на нем чекистами ловушку.

Снова часовой, которого подрядил Каннегисер носить письма, оказался стукачом. Как сообщает в своих «мемуарах» товарищ Отто, было перехвачено письмо Каннегисера Помперу. Тому самому, который в стихотворном послании «горд своим воротником».