Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

Он так необыкновенно развил в себе желание и способности лично воздействовать на историю, что всегда, пусть и подсознательно, воспринимал общественные отношения только в соотношении с самим собою, так, как будто всегда находился в их центре… Все, что не встраивалось в эту модель общественного устройства, отвергалось им, подлежало осмеянию и забвению…

Снова вспомнилось Троцкому то острое, подобное слепящему удару ножа, восхищение Лениным, которое испытал он на Апрельской конференции…

Что-то долго и скучно говорил Коба.

Сталин тогда приехал из Сибири, не скрывая своих претензий на руководство партией.

И вот в самый разгар его работы, которой Сталин придавал характер работы вождя, и появился Ленин. Он вошел на совещание, точно инспектор в классную комнату, и, схватив на лету несколько фраз, повернулся спиной к учителю и мокрой губкой стер с доски все его беспомощные каракули.

У делегатов чувства изумления и протеста растворились в чувстве восхищения. У самого Сталина, это было видно по его лицу, обиду теснила зависть, зависть — бессилие. Коба оказался посрамлен перед лицом всей партийной верхушки, но бороться было бесцельно, потому что и сам Сталин тоже увидел новые, распахнутые Лениным, горизонты, о которых он и не догадывался еще час назад.

Сейчас, когда совершился Октябрьский переворот, было так же…

Только теперь на месте Сталина оказался он, Троцкий…

1

К сожалению, кроме воспоминаний самого Л.Д. Троцкого, рассыпанных по томам его сочинений, никаких свидетельств о том, что происходило тогда в комнате с одеялами, не осталось.

«Биографическая хроника жизни В.И. Ленина», избегающая в числе многих сподвижников В.И. Ленина упоминания Л.Д. Троцкого, не говорит и об этой комнате…

В «Хронике» отмечены лишь разговор В.И. Ленина с рабочим А.С. Семеновым, беседа с инженером-технологом Козьминым, интервью корреспонденту «Рабочей газеты», отдых на квартире В.Д. Бонч-Бруевича, но никаких упоминаний о встречах и разговорах с видными работниками партии нет или они обезличены участием В.И. Ленина в различных заседаниях[3]…

Тем не менее мы склонны верить утверждениям Л.Д. Троцкого (косвенно они подтверждаются воспоминаниями других сподвижников В.И. Ленина), что именно в той комнате с одеялами и была выработана принципиально новая стратегия государственного строительства.

Тут надобно сделать пояснение.

Многие критики большевиков совершенно справедливо указывают на антинародный, антигосударственный характер их деятельности. Однако как только встает вопрос, а почему этим антирусским силам удалось захватить власть в России, разговор уходит в туманные рассуждения о масонском заговоре, о происках мировой закулисы, которые не столько отвечают на вопрос, сколько переформулируют его.

Спору нет, и заговор был, и мировая закулиса не дремала, но ведь не об этом речь, а о том, почему русское национальное и государственное сознание оказалось неспособным противостоять атаке злых сил, почему русское общество позволило захватить власть в стране жалкой кучке заговорщиков…

В воспоминаниях знаменитого террориста и военного генерал-губернатора Петрограда Б.В. Савинкова ответа на этот вопрос нет, но из них становится ясно, что в октябре 1917 года та часть русского общества, которая получала жалованье за то, чтобы оберегать страну, и не собиралась противостоять большевикам…

«25 октября 1917 года рано утром меня разбудил сильный звонок. Мой друг, юнкер Павловского училища Флегонт Клепиков, открыл дверь и впустил незнакомого мне офицера. Офицер был сильно взволнован.

— В городе восстание. Большевики выступили. Я пришел к Вам от имени офицеров Штаба округа за советом.

— Чем могу служить?

— Мы решили не защищать Временного правительства.

— Почему?

— Потому что мы не желаем защищать Керенского.

Я не успел ответить ему, как опять раздался звонок и в комнату вошел знакомый мне полковник Н.

— Я пришел к Вам от имени многих офицеров Петроградского гарнизона.

— В чем дело?

— Большевики выступили, но мы, офицеры, сражаться против большевиков не будем.

— Почему?

— Потому что мы не желаем защищать Керенского.

Я посмотрел сначала на одного офицера, потом на другого. Не шутят ли они? Понимают ли, что говорят? Но я вспомнил, что произошло накануне ночью в Совете казачьих войск, членом которого я состоял. Представители всех трех казачьих полков, стоявших в Петрограде (1, 4 и 14-го), заявили, что они не будут сражаться против большевиков. Свой отказ они объяснили тем, что уже однажды, в июле, подавили большевистское восстание, но что министр-председатель и верховный главнокомандующий Керенский “умеет только проливать казачью кровь, а бороться с большевиками не умеет” и что поэтому они Керенского защищать не желают.

— Но, господа, если никто не будет сражаться, то власть перейдет к большевикам.

— Конечно.