Гибель «Кречета»

На краю скамейки, сгорбившись, сидела седая женщина. «Мама, прости меня за все страдания, которые я тебе причинил! – едва не крикнул Соколов. – Когда ты провожала меня в перелёт, у тебя в волосах была только одна серебристая прядь, которая так тебе шла! А сейчас ты бела, как лунь...» И отец опять перевёл взгляд на сына. Он так смотрел на него, что старая женщина не удержалась от замечания.

– Что вы, гражданин, уставились на сиротку? Так ведь и сглазить можно!

Мальчик подбежал к ней.

– Бабушка, он плачет!

– Он большой, зачем ему плакать? – возразила старушка, прижимая к себе внука, словно хотела защитить его.

Ещё секунда, и Соколов не выдержал бы! Он уже протянул руки к мальчику, и в этот момент прозвучал голос матери:

– Какой ужас. Не дай бог, в семье – такой урод!

– Страшно подумать! – поддержала сидевшая рядом женщина.

Соколов упал, забившись в припадке. Его окружили прохожие. Через несколько минут с надсадным рёвом сирены примчалась машина скорой помощи.

...Спустя две недели Соколов вышел из больницы.

* * *

Новый житель Малаховки, как и все трудящиеся, каждое утро спешил в Москву.

Однажды Соколов сошёл с трамвая на остановке «Авиационная улица». Высокий зелёный забор, огораживающий заводскую территорию, тянулся на несколько кварталов. За ним виднелись крыши нескольких высоких зданий; одноэтажные длинные корпуса с улицы не были заметны. Рабочие первой смены уже прошли на завод. Тишину нарушал доносившийся из-за забора рёв авиационного мотора, который испытывали. Не было для Соколова более желанной и приятной музыки. Не раз, когда он приезжал на завод, его торжественно встречал дорогой сердцу лётчика оглушительный салют мощного авиационного мотора. Сейчас он шёл вдоль зелёного забора, прислушиваясь к песне двигателя, и удивлялся, как долго надо идти. Раньше он подъезжал на своей машине прямо к проходной, а теперь до неё шагать и шагать.

На ажурной арке прикреплён макет ордена Ленина, которым награждён заводской коллектив. Большими позолоченными буквами указано, что завод носит имя Соколова.

В проходной Соколов обратился к начальнику охраны:

– Как позвонить Воробьёву Николаю Афанасьевичу?

– Не каждый день он бывает на заводе, – ответил тот. – Вы лучше поезжайте в Наркомат. Там скорей застанете его.

Сев в такси, Соколов доехал до Кузнецкого моста. В просторном бюро пропусков Наркомата государственной безопасности он подошёл к первому окошку, за которым сидел лейтенант.

– Мне нужно повидать по очень важному делу товарища Воробьёва.

– Ваши документы!

Соколов протянул в окошко паспорт Евдокимова.

– Придётся обождать, – с безразличным видом сказал лейтенант и захлопнул окошко.

На стульях вдоль стены устроилось несколько человек, ожидающих вызова. Соколов огляделся. Женщина с заплаканными глазами забилась в угол. Двое солидных мужчин с портфелями, как видно хозяйственники, перешёптывались.

Пожилой майор-артиллерист спокойно читал газету, а молодой капитан с голубыми петлицами на шинели нервно шагал взад и вперёд, ежеминутно поглядывая на ручные часы. Соколов ему посочувствовал. Ждать было томительно. Прошло минут сорок, и лейтенант из окошка крикнул:

– Евдокимов! Пожалуйста!

Он протянул паспорт с вложенным в него пропуском.

– Идите через улицу во второй подъезд. Вас там встретят.

Дежурный офицер долго держал его документы. Несколько раз он поднимал глаза на Соколова и потом рассматривал фотографию на паспорте. Соколов с ужасом подумал, что карточка Евдокимова очень мало похожа на него самого. Как он об этом не вспомнил раньше! А вдруг не пустят? Он сделал выразительный жест, показывая, что сбрил бороду. Офицер недоверчиво улыбнулся, повернулся к стоявшему рядом старшине, поговорил с ним вполголоса и наконец громко сказал:

– Проводите!

Старшина поднялся с Соколовым на лифте, провёл его по пустому коридору, остановился у двери с трёхзначным номером и попросил обождать. Он вошёл в кабинет и через минуту распахнул дверь:

– Просят вас!

Из-за большого письменного стола встал и шагнул навстречу высокий дородный человек в сером штатском костюме. Это был полковник государственной безопасности Николай Афанасьевич Воробьёв. Соколов сразу узнал его чисто русское, добродушное и вместе с тем волевое лицо. «Вот этому всё можно рассказать, – подумал он. – Этот всё поймёт и решит».

Воробьёв внимательно осмотрел Соколова сочувствующим взглядом. Он начал с вопроса:

– Паралич?

– Таёжный энцефалит, – запинаясь, ответил Соколов. – Заразился я недалеко от места, где произошла катастрофа с «Кречетом».

– Что, что вы сказали? Не понял!

Соколов более раздельно повторил то же самое.

– Вы видели, как погиб самолёт?

– Да, видел и знаю, почему он погиб.

Воробьёв насторожился. Странные обстоятельства: оказаться в тайге, где упал самолёт, заболеть энцефалитом и вдруг очутиться в его служебном кабинете!

– А сейчас вы не больны? – мягко спросил он.

– Чувствую себя неважно, – уже раздражаясь, ответил Соколов, – но болезнь не совсем лишила меня памяти, и я могу рассказать то, что видел, и то, что знаю.

– Вы, пожалуйста, расскажите, только коротко!