Гибель Осипа Мандельштама

Да, это мы. И мы — сегодняшние, пытаю­щиеся многое и многих оправдать. Когда пришла Красная Армия, Ходору судили. Дали 10 лет. Но горожане во главе с председателем гор­исполкома возмутились приговором, ходатайст­вовали — Ходора же детей от мук спасала,— и она, отсидев полсрока, была освобождена.

Это — мы, мы все.

Из первого письма Осипа Наденьке, 5 де­кабря 1919 года. Из врангелевского Крыма:

«Дитя мое милое!

<…> Я радуюсь и Бога благодарю за то, что Он дал мне тебя. Мне с тобой ничего не будет страшно, ничего не тяжело. <…>

Прости <…> что я не всегда умел показать, как я тебя люблю.

Надюша! Если бы сейчас ты объявилась здесь — я бы от радости заплакал. <…> Дочка моя, сестра моя, я улыбаюсь твоей улыбкой и голос твой слышу в тишине. <…> Мы с тобою, как дети,— не ищем важных слов, а говорим, что придется.

Надюша, мы будем вместе, чего бы это ни стоило, я найду тебя и для тебя буду жить <…>.

Твой О. М.: „уродец”».

Из последнего письма Наденьки Осипу. 22 ок­тября 1938 года:

«Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в простран­ство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.

Осюша — наша детская с тобой жизнь — ка­кое это было счастье. Наши ссоры, наши пере­бранки, наши игры и наша любовь. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?

Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он дос­тался чудом и его едят вдвоем? <…> Наша счастливая нищета и стихи. <…>

Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каж­дая улыбка — тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, мой слепой поводырь…

Мы, как слепые щенята, тыкались друг в дру­га, и нам было хорошо. <…>

Ты приходил ко мне каждую ночь во сне, и я все спрашивала, что случилось, и ты не отвечал.

<…> Я потеряла твой след. Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня. Знаешь ли, как люблю. Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я — дикая и злая, которая никогда не умела просто запла­кать,— я плачу, я плачу, я плачу.

Это я — Надя. Где ты?

Прощай. Надя».

Если бы Дантес и Мартынов промахнулись…

Если бы Осип успел получить это письмо… он бы не умер.

* * *

Там, на небе, души не живут поодиночке. Они опять будут вместе. Будут жить — с дру­гими наравне. Жаль только, что никто, ни один поэт еще не подал оттуда ни одного знака, не обронил на землю ни одной строки, хотя бы в прозе.

Еще жаль, если он по своей рассеянности не попадет в рай.

Да куда бы ни попал, хуже, чем на земле, не будет.

От автора

Я глубоко благодарен современникам Мандельшта­ма, оставившим для потомков драгоценные воспомина­ния о нем, а также сегодняшним исследователям жизни и творчества поэта. И. Эренбург, В. Вересаев, В. Ка­верин, Л. Аренс, П. Лукницкий, Н. Готхарт, Е. Тагер, В. Купченко, П. Нерлер, А. Гришунин — свидетель­ства и исследования их, а также тех многих, кто упо­мянут в книге, помогли мне в работе.

Я заранее благодарен и тем, кто придет потом, вслед, взявшись за очередные уточнения и дополнения. Ибо, как сказал сам поэт в «Четвертой прозе»: «Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится. То, что было прежде, только увертюра».