Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

Отметим, что волна антисоветизма в начале 60-х годов накрыла и другие европейские страны. Например, в Англии именно тогда была затеяна знаменитая серия фильмов про Джеймса Бонда — агента британской разведки под номером 007. И в первом же фильме этой серии — «Доктор Но» (1962) — в качестве отрицательных персонажей будут фигурировать именно русские. А второй фильм, несмотря на свое ласкающее слух название — «Из России с любовью» (1963), — и вовсе был уже откровенно антисоветским. Как писала газета «Дэйли телеграф»: «Фильм наглядно отражает ужасы тоталитарного мира…».

Отметим, что промоушн ленте был устроен отменный: она стала первой английской картиной, которая демонстрировалась одновременно в четырех самых больших кинотеатрах Лондона. Общий мировой прокат фильма принес доход в сумме 10 миллионов долларов (астрономические по тем временам деньги). Так что пока советские деятели культуры усердно размахивали пальмовой веткой мира, их западные коллеги занимались диаметрально противоположным — отливали пули для своих идеологических «кольтов».

Скандал с фильмом «Мир входящему» стал одним из поводов к тому, чтобы представители державного крыла советской интеллигенции наконец подняли в печати вопрос о том, что некоторые мастера советского искусства работают с одним прицелом: создавать произведения исключительно для избранной, элитарной публики и отправлять их для показа на различные зарубежные кинофестивали и выставки. А начало этой дискуссии положил писатель Юрий Герман, который опубликовал в газете «Литература и жизнь» (12 октября 1962) большую статью на эту тему. В ней он подверг критике идею некоторых кинорежиссеров-снобов о том, чтобы создавать в стране особые, привилегированные кинотеатры для особо одаренных в интеллектуальном смысле зрителей. В своей статье писатель вопрошал:

«Спрашивается в задачке: кто эти особо одаренные? Что за удивительное неуважение к народу, что за поганый аристократизм? Что за башни из слоновой кости?

Или товарищи начисто забыли, а может быть, по младым ногтям и младенческому развитию собственного интеллекта, не знают, что, кроме Дома кино, Канн, Венеции и прочих милых их сердцам мест, существует, напоминаем, огромный Советский Союз со своими требованиями, со своими горестями, со своими мечтами и со своими чаяниями?..».

Здесь писатель чутко уловил ту тенденцию, которая все сильнее охватывала советскую интеллигенцию в 60-е годы, — желание понравиться не собственному народу, а западной элите. Ради упоминания своей фамилии даже мелким шрифтом в каком-нибудь «Обсервере» или «Монде» иной представитель советской творческой интеллигенции готов был нашпиговать свое произведение столькими «фигами» по адресу советской власти, что даже на самом Западе удивлялись: дескать, откуда в нем столько злости к режиму, кормящему его? Невдомек было западным господам, что таким образом приверженцы «фиг» готовили себе плацдарм для будущего бегства из страны. Вот они и упражнялись, причем не только по части создания всевозможных «фиг», но также набивали руку на заимствовании всяческих творческих методов, распространенных на Западе, поскольку все они могли здорово им пригодиться в их будущих зарубежных одиссеях. И вновь сошлюсь на слова Всеволода Кочетова, который в те годы был одним из самых яростных противников тех деятелей в советском искусстве, кто мерил жизнь по западным лекалам. В том же 62-м году он писал следующее:

«Подчеркнуто будничной жизнь героев получается в тех произведениях, авторы которых заимствуют у Запада метод показа жизни „как она есть“. Это метод нехитрый. Идет, скажем, рассказ о зимовщиках на льдине в районе Северного полюса. Кто-то из научных сотрудников в бешеную пургу отправляется снять показания с приборов. Автор рассказывает не о том, как человек преодолевает стихию, а о том, как он думает о курином сациви в московском ресторане „Арагви“ или о розовых коленках Шурочки, с которой втайне от жены Ниночки весело проводил время в гостинице „Большой Урал“ во время служебной командировки из Москвы в Свердловск. И сразу же все становится заурядным — и этот человек, на много месяцев добровольно отправившийся в ледяную Арктику, и льдина, которая время от времени раскалывается, и весь смысл станции „Северный полюс“ номер такой-то; тускнеют не только люди, но даже и северные сияния, поскольку „для образности“ их сравнивают с цветными трикотажными исподниками, полощущимися в мыльной воде механизированной прачечной.

А северные сияния — одно из чудес природы. А жизнь на льдине во имя советской науки — истинный подвиг человека, и борьба со стихиями требует там мужества, воли, умения. И по западным упадническим нотам песню об этом не споешь…».