И сатрап увлек Камбиса в дворцовые конюшни, где того дожидался царский подарок.
— Конь! — охнул он, — тот самый? Глаза перса горели неподдельным, почти детским восторгом.
— Это от него жеребец. Лучший из моих табунов, — похвалился Хумбан-Ундаш, — дарю!
— Брат, — перс полез обниматься, — до смерти не забуду. Ну, уважил!
— Пойдем, поешь с дороги, — пригласил сатрап.
— Поедим, само собой, — согласился перс, — завтра обоз прибывает, ты место приготовил без лишних глаз?
— Есть такое место, у меня имение недалеко, — сказал сатрап.
— Это хорошо. И надо повозки собирать. Много. Тысячу, не меньше.
— Зачем? — поразился ташлишу.
— Пророк сказал. А если он сказал, надо выполнять. За невыполнение приказа — сам знаешь, что бывает.
— А ты-то тут причем? — изумился ташлишу, — ты же брат царя.
— Меня это в первую очередь касается, уж ты мне поверь!
Вечером, надравшись крепким вином из северного Кермана, военачальники заговорили за жизнь.
— Ну, ты представляешь, — пожаловался Хумбан-Ундаш. — Я младшую жену перестал в храм Иштар пускать, а она мне теперь жизни не дает. У меня уже все сотрется скоро, заездила меня, стерва. Смотрит масляными глазами и слезу давит, что господин на нее внимания не обращает. А у меня, кроме нее, еще две жены есть. Я, кажется, сдохну скоро. Когда, говоришь, киммерийцы придут? Очень мне на войну хочется.
— Да как всегда, по свежей траве, в месяце айяру, — ответил сочувствующий Камбис. Начало весны, апрель-май было обычным временем выступления конницы.
— Пара месяцев осталось, продержусь. Я вот думаю, может, предки не дураки были, что бабам позволяли великой богине службу служить? Это же мужику какое облегчение!
— А ты им детей заделай, они и отстанут, — глубокомысленно заявил перс.
— Да у меня их и так восемь, куда же еще! — вскинулся сатрап, — домой придешь, гвалт такой стоит, что на своей половине дворца слышу. Бабье сплетничает, дети орут, служанки, как угорелые, носятся. А ночью кто-то из жен в койку лезет. Великие боги, да когда же поход будет!
На следующий день, одаряя подчиненных могучим запахом дорогого алкоголя, высокое начальство поехало встречать важный груз. Две добротные и наглухо закрытые телеги, влекомые мулами, не производили впечатления чего-то такого, что остановит вторжение орды киммерийцев. Мало того, повозки сопровождала сотня пращников, у которых из оружия были только длинные кинжалы на поясе.
— Этих-то зачем прислали? — изумился Хумбан-Ундаш. — Это же Элам, тут дети из мамки сразу с пращой вылезают, — потом подумал и добавил, — ну или с луком.
— Так надо, сам увидишь, — не внес ясность Камбис, — слушай, нам с тобой на север надо, будем место для битвы искать.
— А чего его искать? — изумился сатрап, — где увидим врага, там и бить будем.
— Вот! Пророк знал, что ты такое скажешь, и велел передать, чтобы ты такое больше не говорил! А то он подумает, что не того человека сатрапом назначили. Бить их будем там, где нам удобно.
— А где нам удобно? — спросил растерявшийся Хумбан-Ундаш.
— Вот! Хороший вопрос задал! И было бы хорошо, если бы ты спросил, а что же в этих телегах?
— А что же в этих телегах? — тупо спросил сатрап.
— Это то, что нам победить поможет, уж ты мне поверь. А пока нам место для битвы искать надо и придумать, как сделать так, чтобы орда туда пришла.
— Да это проще простого, — засмеялся Хумбан-Ундаш. — Я голову ломаю, как серебро из храмов вывезти, а тут такой повод. Я же теперь их не граблю, я их добро от врагов спасаю. Вот вывезем подчистую и позволим киммерийцам узнать, где серебро лежит. Слетятся все, как мухи на дерьмо.
— Голова, — уважительно произнес Камбис, — завтра выезжаем на север. Нужно такое место найти, чтобы они там все и остались.