— …Когда моя мать была девушкой, — рассказывал юноша. Нет, вы не даете мне вина, уж лучше я помолчу.
— Нет, нет, — сказал один из матросов. — Налей ему Джалнаг… На, пей…
— …Моя мать была необычайной красавицей, — выдумывал юноша. — Отец — сын раба из арабской деревушки. Но был он похож на знатного человека, потому что его зачала родовитая женщина, понятно?
Матросы с интересом слушали. Малыш подошел к юноше и уткнулся в колени.
— Я сын знатной женщины, которую соблазнил отец, — продолжал тот. — Рабы прятали меня со дня рождения. А сестра моя вышла из утробы негритянки…
— Зачем же отец твой пошел к негритянке? — спросил Джалнаг. — Что он в ней нашел?
— Она согласилась воспитывать меня. Ей ведь надо было иметь какую-то выгоду…
— Ты думаешь в этом и была вся выгода? — насмешливо заметил Джалнаг.
Матросы захохотали.
— Моя мать… — обиженно начал юноша.
В это время ребенок сильно дернул конец тюрбана, он распустился, и по плечам юноши волнами рассыпались пышные волосы.
— Да это женщина! — в изумлении закричал Джалнаг.
Компания зашумела.
— Женщина? Держите ее!
— Не отпускайте!
— Кто ее подослал?
Все переполошились. Джалнаг случайно задел подставку лампы. Прежде чем кто-нибудь успел ее поддержать, лампа скатилась на пол и погасла. Нилуфар бросилась к выходу. Вслед ей неслись пьяные крики. Те из матросов, кто еще держался на ногах, побежали за ней.
Она обмотала тюрбан вокруг шеи. Вдруг кто-то совсем рядом крикнул:
— Вот она!
Нилуфар рванулась вперед. Подбежав к обрыву, остановилась. Внизу ревела великая река. Но выхода не было — матросы приближались. Раскинув руки, египтянка прыгнула в Инд. Вслед за ней бросились в воду и несколько матросов. Нилуфар, зажав ноздри, нырнула и поплыла. Сюда, в глубину, не проникали никакие звуки, словно буря мгновенно прекратилась. Нилуфар плыла по течению сколько хватило сил. Когда она вынырнула, матросов не было видно. Берег был в двухстах локтях, но сильное течение мешало приблизиться к нему. Устав плыть, Нилуфар неподвижно легла на воду. Скоро силы вернулись к ней. Широкими гребками она стала приближаться к берегу. Вокруг ревел Инд. В такую бурю лодочники, погасив огни и привязав челны к берегу, сидят где-нибудь за кружкой вина или спят.
Если бы эти матросы схватили ее! Разве в них осталось что-нибудь человеческое? В чужеземных портах растратили они свои души. Для них не было ничего святого — ни любви, ни привязанности к родному дому. Заражаясь отвратительными болезнями от распутных женщин, они так и сгнивали заживо. Нилуфар словно чувствовала гадкий запах, исходивший от их тел. Если бы она попала к ним в лапы!..
Ноги коснулись дна. Нилуфар встала. С ее одежды струями стекала вода. Египтянка бессильно упала на песок. Отдохнув немного, заставила себя подняться.
Зачем она пришла к Инду? Надеялась под видом юноши бежать с моряками в какую-нибудь далекую страну? Это ей не удалось.
Она снова легла на спину. Царственное сияние луны затмевало свет тысячи звезд. Приближался рассвет — созвездие Семи мудрецов повернулось к северу. Собрав все мужество, Нилуфар встала и осмотрела себя. Она была вся в грязи. Отряхнув одежду и тюрбан, смахнув песок с рук, шеи и ног, она развязала сандалии, отерла ступни. Затем собрала в узел волосы, повязала голову тюрбаном. Теперь можно двигаться в путь.
Вернулась она вовремя, стражи у главных ворот еще спали. Она беспрепятственно пробралась в каморку Апапа. Хэка, свернувшись в клубок, спала рядом с негром. Здесь опасно, но куда еще могла она пойти? К поэту? Разве он защитит ее? Мысли Нилуфар прервал какой-то шум.
Она прислушалась. Но тишина больше не нарушалась. Тогда она пошевелила рабыню за плечо.
— Хэка!
— Кто это? Нилуфар! Когда ты пришла?
— Только что!
— Ничего не вышло?
— Нет!
— Что же теперь?
Нилуфар молчала. Хэка пощупала ее одежду.
— Ты вся мокрая!
— Я очень устала. Хочу спать.
— Где ты была?
— Не хочется говорить. Я вся разбита. Все болит.
— Но как ты будешь спать? В мокрой одежде?
— Ну и что же?
— Ты не сможешь уснуть, — засмеялась Хэка. — До вчерашнего дня ты ведь нежилась на драгоценном ложе. Да и где ты будешь спать?
— В соломе, где же еще!
Возле самой стены Хэка устроила подобие перегородки. Туда и забралась Нилуфар. Сняв тюрбан, она повесила его сушить. Но уснуть ей не давала мокрая одежда. Наконец, она не выдержала и призналась Хэке:
— Так мне не уснуть.
Хэка протянула ей кусок ткани.
— Вот, возьми. Завернись и спи.
Нилуфар сбросила с себя одежду. Обвязав ткань вокруг бедер, зарылась в солому. Пришлось забыть привычки госпожи. Разве Апап не видел ее такой? Ведь он сам когда-то привел ее на рынок.
— Хэка! Что делать?
— Почему ты не спишь? Утром будем думать, а сейчас спи.
— Зачем вы с Апапом страдаете? Иногда мне хочется убить себя.
— Глупая, — тихо сказала Хэка. — Смерть не прекращает страданий. Озирис не прощает тех, кто накладывает на себя руки. До дня справедливого суда будет гореть твоя душа в адском огне и корчиться от мучений. Я не позволю тебе умереть, что бы ни случилось.
— Но разве мы сможем долго скрываться? — говорила Нилуфар. — Вернется танцовщица, и все обнаружится. Что тогда?