Гибель великого города

— Для Манибандха никогда не было истиной проявление человеческой слабости! — сказал купец. Он верит только в разумное! Всякая вещь, попадая на острие рассудка, разрезается, как банан. И как бы сладок и ароматен ни был обман, ум человеческий рассеивает его без следа. Богатство, страсть, красота — ничто не сможет прикрыть ложь! Ты говоришь мне, что я пронзил твое сердце шипами неверия, что я пролил в него яд? Ты заблуждаешься, красавица! Я хочу вытащить из твоего сердца отравленный шип. И сейчас ты испытаешь страшную боль. Ты поступаешь, как человек, у которого вырывают из раны застрявшую в тело стрелу, и он кричит: «Не касайтесь ее, дайте мне умереть!» Если не вырвать этот шип, — горячо продолжал Манибандх, — он всегда будет причинять тебе боль. Заноза в сердце более опасна, чем колючка, вонзившаяся в ногу путника и мешающая ему идти. И мудро поступает тот, кто, презрев минутное страдание, выдергивает этот шип. Наберись мужества и выслушай меня! Поэт и есть тот самый шип, который вонзился в счастье твоей жизни. Сидя в клетке, как редкая птица, он хочет быть могучим, словно лев, но у него нет власти. И в бессильной злобе он мнит погубить все живое, остановить журчащие песни волн великого Инда, превратив их в каменные глыбы, и разбить звезды в небе. Но он ничего не достигнет, ибо только истинно великим людям дано обладать властью. Вени! Клянусь ступнями Махамаи, ни в почитании великого царя йогов, ни в служении самому богу, ни в самоотречении отшельников — жителей лесов и пещер — не найдем мы того удовлетворения, какое дает нам одно лишь сознание, что кто-то по-настоящему любит нас!

— Высокочтимый! Что же мне делать? — спросила Вени, вся дрожа. — Неужели это правда? Нет, нет, скажи мне, Манибандх, умоляю, что это все не так, что ты заблуждаешься!.. Я обещаю, что прощу тебе все…

Сердце Манибандха взвилось, как кобра, потревоженная палкой. Оскорбленный, он нанес ей последний удар:

— Поэт навис над тобой, как черное облако над восходящим солнцем. И облако это должно рассеяться, пролившись дождем, и сойти с неба на землю, под ноги людям. Его нужно иссушить, это облако! И ты сама сделаешь это!

— О чем ты говоришь? — воскликнула Вени.

— Прекрасная! Одним взглядом ты способна победить сердце мужчины. Но теперь нужна не притворная стыдливость, которой вы покоряете мужчину, обнимающего вас, не лукавые взгляды. Нужна смелость! И тогда ты, подобно огню, все сметешь со своего пути! Даже металл, с легкостью крошащий дерево, при встрече с огнем раскаляется, а потом делается жидким, как вода. Ты должна убрать поэта со своего пути!..

— Манибандх! — ужаснулась Вени. — Что ты говоришь? Я должна совершить убийство?

— Это не убийство, красавица, — сказал Манибандх, остановившись перед небольшим каменным изваянием льва. Человек приходит в мир, чтобы наслаждаться, а за это он платит любой ценой. Жители Мохенджо-Даро издавна были поклонниками радости. Их воздержание — это только философия.

— Нет, нет, я не могу решиться на это! Убить поэта руками, которыми я прижимала его к груди, слыша в биении его сердца пьянящий звон моих ножных колец. Своими руками убить человека, в каждой жилке которого струится любовь ко мне? Неужели я сама разорву его грудь и выну оттуда кровоточащее сердце? Это невозможно! Высокочтимый Манибандх, это невозможно…

Но купец с улыбкой прервал ее:

— Нет, красавица, это возможно! И ты сделаешь это. В пылу чувств ты забываешь о своем благе. Прислушайся к голосу своего рассудка! Как и всякий смертный, ты сама должна платить за все, что творишь в этом мире… Манибандх презирает того, кто, не успев совершить преступления, уже считает себя виновным. Только трусы ищут оправдания. Тот же, в ком живет чувство превосходства над другими, присущее настоящим властителям, всякий свой поступок возводит в закон и тем уже оправдывает его… — Вдруг Манибандх показал рукой на дорожку, ведущую к выходу. — Взгляни туда!

По дорожке, направляясь к главным воротам, шли две женщины. Вени без труда узнала их. Одна была Нилуфар, другая — Хэка. Вени проводила их взглядом до самых ворот, где Нилуфар почтительно приветствовали стоящие у входа стражи. Египтянка поистине была красавицей. Вени бросилась в глаза необычайная белизна ее кожи. Она поневоле посмотрела на свои смуглые руки.

— Ты знаешь, куда они идут? — спросил Манибандх, кинув на нее многозначительный взгляд.

Вени не поняла его взгляда. Она думала о том, что эта египетская красавица все еще живет здесь в такой роскоши и в таком почете. И высокочтимый ничем не ограничивает ее свободы. Что за удивительный человек! А вдруг эта пчелка не только перепархивает с одного цветка на другой… Не подослал ли ее на праздник сам Манибандх? Но купец так благожелателен к Вени! Почему же тогда Нилуфар до сих пор живет в его дворце, ест его хлеб?..

Вени не могла больше думать об этом. Взволнованная своими мыслями, она спросила:

— Куда же они идут?

— К поэту!

К поэту! Так говорит сам высокочтимый? И он даже не смутился? Он лжет!

— Можешь ли ты доказать свою правоту, высокочтимый? Где доказательства? — воскликнула Вопи.