Гибель великого города

— Знатные мужчины, которые всегда стремились к огню моей любви. Это печальная повесть, Виллибхиттур. Зачем тебе слушать се? С тех пор я решила ни в чем не уступать мужчинам. Но ты не такой, как все. Они — хищные звери, а ты — человек. Раньше я считала что женщина ищет мужчину лишь для того, чтобы быть сытой. Теперь я знаю, что женщина должна истинно любить мужчину, таков закон природы. Разве иначе я признала бы сейчас себя побежденной?

— Ты считаешь это своим поражением?

— Теперь не считаю. Если это поражение, то для женщины нет большей победы, чем оно.

Нилуфар смущенно спрятала лицо в подушку.

— Что за человек Амен-Ра? — вдруг спросил поэт.

Нилуфар вздрогнула — старый египтянин внушал ей ужас.

— Он жестокое чудовище! Я ненавижу его! Это он опоил каким-то зельем Манибандха и сделал его безумным…

Она умолкла. Потом горячо заговорила:

— Зачем они нам? Не надо о них вспоминать! Разве ты хочешь, чтобы чаша моего счастья расплескалась раньше, чем я поднесу ее к губам?

Виллибхиттур улыбнулся. Нилуфар все так же пристально смотрела на него.

Поэт взглянул на Чандру. Та спала. Поев, она некоторое время ждала хозяев, но потом подумала: ведь это муж и жена, они забыли о ней. Чандра улеглась прямо на камни. Сон мгновенно сморил ее, — впервые после стольких дней страданий ее накормили и приютили.

— Кажется, Чандра уснула, — сказал поэт. — Скоро рассвет. Что будет с нами, Нилуфар?

Оба помолчали.

— Разве ты не знаешь? — спросила Нилуфар.

— Я ничего не вижу впереди…

— И во сне была сплошная тьма. Лишь по временам луна освещала дорогу… Луна — это ты, наверное…

Нилуфар схватила поэта за руку и горячо заговорила:

— Давай убежим!

— Куда?

— Куда-нибудь! Мир велик…

Виллибхиттур задумался.

— Ты все еще любишь Вени? — в упор спросила Нилуфар.

— Разве любовь — сладострастие, Нилуфар? Первый порыв страсти люди часто принимают за люоовь.

— Меня продавали голой на рынках, с болью в голосе заговорила Нилуфар. — Сколько мужчин наслаждались моим телом, Виллибхиттур! Я ненавижу себя. А ты, ты презираешь меня?

Ее глаза наполнились слезами.

— Не тебя, Нилуфар! Тех, кто научил тебя презрению к себе.

— Ты божество!

— Человек забыл свое предназначение на этой земле. Корысть ослепила его, и он отталкивает от себя доброту и милосердие, считая их достоинствами богов. Не ты грешница, а тот, кто считает тебя таковой! Истинному человеку при взгляде на тебя становится тоскливо. Самого себя он презирает в это мгновение! Но тот, кто жалеет тебя, ничтожный спесивец и гордец! Разве виновен сын грешника, возросший на отцовской пище? Разве лучше убить его, чем указать истинную дорогу в жизни? Ведь он всего-навсего неразумный и несчастный младенец! Люди должны отобрать его от отца, чтобы тот не осквернял его душу…

Сердце Нилуфар переполнилось радостью.

— Виллибхиттур!

Поэт взял ее за плечи.

Луна заканчивала свой путь по небу.

Нилуфар залилась счастливым смехом.

— Спи Нилуфар! — ласково сказал поэт.

— Разке сегодня я смогу заснуть? Нет, всю ночь я буду смотреть на тебя… Вот так, не мигая… Жадными глазами… Молча…

Глава семнадцатая

Погрузившись в глубокое раздумье, угрюмо сидел Манибандх на своем роскошном ложе. Невидящий его взгляд был устремлен в землю, брови нахмурились. В памяти всплывали картины былого. Сколько ловушек расставляла ему судьба! Иногда перед мысленным взором высокочтимого возникали мрачные тени погубленных им людей, он вскидывал голову и тревожно оглядывался, но потом сникал, погружаясь в океан беспокойных мыслей…

Вот уж близок час, когда должен собраться совет ганы. Манибандх так и не решил, как вести себя перед лицом всей знати. «Будь что будет! Будь что будет!» Сжав кулаки, он поднялся и в волнении стал расхаживать по залу.

Одна из рабынь наблюдала за господином из-за колонны, но он не замечал ее. Он ничего не видел вокруг. Тревожные мысли терзали его душу.

У ворот забил барабан. Пора ехать. Манибандх надел на руки золотые браслеты, унизанные сверкающими камнями; на шею набросил несколько нитей жемчуга и крупное золотое ожерелье с изумрудами и рубинами, расчесав гребнем волосы, собрал их в пучок и откинул назад. Затем повязал на голову тюрбан из тонкой материи и, оглядев себя в зеркале, вышел на улицу. Высокочтимый так быстро взошел на колесницу, что возничий даже не успел рассмотреть наряд господина. Взмах бичом — и вот колесница уже мчится по городу. Манибандх пренебрежительно смотрел на горожан, занятых своими мелочными, ничтожными делами.

Колесница остановилась перед домом совета. Манибандх, опираясь на плечи рабов, медленно и степенно сошел на землю. На собрание ганы прибыл самый уважаемый и самый богатый житель Мохенджо-Даро!

В зале совета уже горели светильники. Повсюду стояли глухонемые стражи с палицами в руках. У дверей замерли черные невольницы, держа наготове обнаженные мечи. Именитые люди города уже восседали на ложах. Увидев Манибандха, члены совета поднялись, выражая свое почтение к нему, — недавно они избрали его главным советником! Следом за Манибандхом вошел глава ганы. Все снова поднялись со своих мест.