Мне так хотелось крикнуть: Бетти, простите меня! Но за что? Значит, я признаю, что… признаю, что Лени… но что Лени? Я не закричал. И потом, Бетти… Между нами же ничего… конечно, я не должен был, но и она хороша!.. Не хватало только разнюниться. Да, только этого и не хватало. Я же не Лени! Бетти взяла в руки французский журнал. Мадам Шанель гениальна! Такое возможно только в Париже. Взять любую парижанку, верно? Можно подумать, врожденная элегантность. Не пройдет и десяти минут, решил я, и она предпочтет Рембо Гельдерлину. Этого не случилось, зато она села за пианино и сыграла на память, представляете, на память «Террасы лунного света»…
Доиграла и замерла, расслабив кисти, не убирая пальцев с клавиш, задумалась. Потом окликнула: Пьер… — Что? — Пьер… — Господи! Что она еще скажет? Что сделает? Я и так не в себе, чуть сам не поверил, что у этой сумасшедшей от меня ребенок!.. Смех да и только. Я заерзал на месте. Почему-то понадобился носовой платок.
«Пьер, — сказала она еще раз, как будто мое имя наводило ее на мысль… — Пьер, а что, затея не так уж глупа. Конечно, она еще, как говорится,
[120]. Но со временем все образуется. Подумайте: своими руками лепить из девочки женщину, жену, я не только о постели… Конечно, надо суметь. Условия вам тут обеспечены, а потом, может быть, придет и счастье. Не перебивайте меня. Что я хотела сказать? Ах, да, жить в Бишвиллере не так уж плохо. Милый маленький городок, славные люди. У Шульцев красивый дом. Теща будет вас обожать, a она делает еще лучше мамы. По-своему они очень приятные люди. Зять быстро станет в доме главным. Они ведь католики, вы знаете? Это, наверное, многое упрощает?— Бетти!..
— Я вовсе не издеваюсь. Я прекрасно понимаю, что говорю. Потому и говорю. И вообще… Не делайте, пожалуйста, плачущее лицо. Не нужно ни в чем оправдываться. Я все прекрасно понимаю и так. У нас, лютеран…
— За кого вы меня принимаете, Бетти?
— За милого молоденького француза, немножечко вруна, но в целом очень славного мечтателя, который любит рассказывать самому себе всяческие истории.
Бетти!— Что, Пьер?
И она опять вернулась к Гёте, которому было ровно столько лет, сколько мне, когда студент из Бишвиллера, его сосед по столу в Страсбурге, привез его в Зезенгейм к пастору Бриону. Фридерика, верно, была похожа на Лени Шульц, так что ничего тут нет плохого. И кто знает, останься Гёте в Зезенгейме… Малютка хранила ему верность еще сорок два года после разлуки. Мне кажется, сказала Бетти, тут есть о чем подумать. Вы говорили, что листали на днях
Потом она принялась мне рассказывать, что маленькие городки Эльзаса хранят множество всяких традиций, которые делают их куда интереснее, чем кажется путешественникам. Вот и Бишвиллер тоже. Раньше 15 августа праздновался «день дуделок» и все деревенские скрипачи, что жили вдоль Рейна на уступах Вогезов, в лесах Гагенау и Гауенштейна приходили сюда, чтобы присягнуть на верность тому, кого называли Geigerkönig, «королем скрипок». Обычай этот — ровесник Людвигсфесте. А когда Гёте навещал Брионов, королем скрипок был сеньор де Депон, унаследовавший к тому времени и титул сеньоров Рибопьер. Бишвиллер продолжает считать себя столицей музыки. Она приостановилась, будто замечтавшись, а потом продолжила, словно никакого зияния, никакой долгой ферматы
[122] и не было: «Меня то и дело приглашают туда играть, так что мы не вовсе расстанемся, если вы поселитесь в Бишвиллере. Если, конечно, я сама останусь тут…»