Гибель всерьез

Мадемуазель Фернанда все ему рассказала! Конечно, ей до убийства 18 марта и дела нет, до лампочки, в общем. Ну а если вдруг убили Эдипа?! Ах, вот оно в чем дело… Ну да, вот она и отправилась в полицию. Как в полицию? Ну конечно, в полицию. Меня прямо бросило в жар, дорогая. Может, окно открыть, мсье Эдип? Ничего, это пройдет. С вам хоть вежливо разговаривали в этой вашей полиции? Необыкновенно вежливо. Я сказала им, видите ли, только это строго между нами, может, это не имеет никакого отношения, но один наш коллега, мсье Эдип… исчез… конечно, может, ему в конторе тяжко или, может быть, завелась подружка… вы уж меня извините, но я так сказала… Конечно, может, завтра-послезавтра он появится, но сейчас мы все волнуемся, придумали в утешение, что он мог свалиться со свинкой, но мне не верится, хотя уж лучше бы свинка… Словом, я попросила разрешения взглянуть труп — вдруг опознаю… нет, то и не о чем говорить. Господа полицейские прекрасно меня поняли. Сказали: отлично, пройдите и взгляните, правда, ваш коллега, если только это он, не слишком-то аппетитен, но поскольку его положили в морозильник… Ах, мсье Эдип, в каком я была состоянии! Я не знала, хватит ли мне мужества увидеть вас в таком плачевном виде? Я прихватила с собой флакон с солью. В наши времена ею почти не пользуются, но, согласитесь, и случай был особенный. Видите ли, если бы там оказались вы, я бы вас не пережила… Ну, сутки после похорон, не больше…

— Да что вы, мадемуазель Фернанда, да полно!

Она сморкалась, не хотела, чтобы заметили, что она плачет. Повздыхала — и вдруг с широкой улыбкой: но это были не вы! Покойник оказался упитанным, сдобным мужчиной, чуть выше вас ростом, слегка смахивающий, знаете ли, на кота. Отличить его от кого-нибудь более или менее на него похожего было бы затруднительно, уж очень он уже того… понимаете? Но это не вы, совсем не вы, так что не волнуйтесь. Полицейские приуныли, они-то думали, дело в шляпе, но на всякий случай взяли ваш адрес и мой тоже, на случай, если вдруг отыщут вас где-нибудь в сточной клоаке… или еще где-нибудь.

— Взяли мой адрес? Полиция? Не слишком ли вы поторопились, мадемуазель? Могли бы, прямо скажем, набраться терпения, подождать денек-другой или в крайнем случае взять да и позвонить мне: Колон-ноль-ноль, так и так…

— Как, неужели Колон? А мне казалось, Ламартин… но вы же исчезли, какой же смысл искать вас дома!

— Логично, но все же сразу бежать в полицию… Да не плачьте, мадемуазель Фернанда, это я так.

Но у него в голове эта идея засела крепко. Разузнать бы побольше о… не об убийце, конечно — про себя он и сам все знает, — а о жертве. Дурища Фернанда! Надо же додуматься сообщить его адрес полиции! С другой стороны, откуда ей знать? Выйдя из конторы, он пошел куда глаза глядят, сосредоточенно размышляя. Поглядеть бы на жертву — уже немало. Там и побудительный мотив, глядишь, найдется… Пусть попорченное, может быть, но лицо покойника ему что-то напомнит. Фернанда не так глупа. Надо было ее расспросить, к кому именно обратиться в префектуре, а то будут посылать из кабинета в кабинет. Заметьте, не побывай там Фернанда, он бы не рискнул соваться на эту галеру… Побоялся бы внушить подозрение, привлечь внимание, но теперь, коль скоро таких много… Дорожка протоптана — была не была! Для полиции он состряпал складную историйку: дело частное, ничего определенного, близкий друг, внезапно исчез, жена считает: его подцепила шлюшка, а он уверен, что нет, он своего друга знает, тот не склонен к таким приключениям… поэтому он и подозревает… пугать бедняжку не хочется, но на всякий случай он пришел проверить… убедиться и все… Если это не его друг, то и ладно.

Зрелище было впечатляющее. Холодильники, они больше для швепса подходят… Ему бы просто сказать: нет, это не мой друг. Это было бы самое правильное. Пришел-то он не для того, чтобы опознать тело, а чтобы воплотить, — вот именно, — воплотить — то, что произошло. Сугубо личная надобность. И если бы он просто-напросто… но его опять обуял бес, понесло, одним словом. Зачем-то он озадаченно сморщил нос. Полицейский спросил: «Ну, он или не он?» Разум подсказывал: стоп… сматывай удочки! Но он почувствовал, как сами собой поднимаются плечи, сдвигаются брови, а рот кривится в гримасу. Полицейский: «Значит, возможно, он?» Эдип услышал свой голос, как будто говорил кто-то другой: «Не может быть… это было бы ужасно, бедная женщина… просто ужасно…»

— Так он это или не он?

— Гм…

— Значит, он?

— Нет, утверждать не могу.

— Но вы его узнаёте… узнаёте?

— Видите ли… Кажется, что хорошо человека знаешь. Но я всегда его видел одетым… А так — все какое-то не такое… Трудно было представить все эти детали… волоски… Вы ведь замечали: голый человек — совсем другой?

Инспектор поперхнулся. Голый? Ах, вот оно что! Вот вы за-чем! Ну, знаете! Вот ведь гнусь! Взять бы да посадить за оскорбление нравственности, да возиться некогда… считай, что тебе повезло, и вали отсюда, да побыстрее!