Гибельное море

Старик с Кораном несколько раз открыл и закрыл рот, но оттуда не вырвалось ни звука. Молодой мужчина в пропыленной красной куфие что-то прохрипел, однако Тит, знавший по-арабски всего несколько приветственных фраз, не стал отвечать. А когда третий человек в коричневом тюрбане взвел курок, старик его остановил, положив руку на плечо.

Виверна пила, и пила, и пила. Как только она утолила жажду, Тит убедил ее опустить ветку пальмы, чтобы он смог срезать побольше фиников.

Еще раз сказав «Ас-саляму алейкум» путешественникам в караване, по-прежнему смотревшим на чужаков разинув рты, он снова направил дракона в небо.

Примерно через час они приземлились недалеко от низкого скалистого холма, на котором ничего не росло, но любая тень в пустыне, где можно собрать воду, была жизненно необходима. Тит отослал две оставшиеся у него охотничьи веревки за вкусным ужином для виверны, а сам склонился, чтобы дать Фэрфакс воды.

Она пила с закрытыми глазами.

– Я снова уснула?

– Это все панацея. Даже если уже не отключаешься постоянно, все равно приходится много спать. К тому же ты исчерпала все силы, когда Атлантида нас нашла.

Что могло препятствовать выздоровлению. В идеале, Фэрфакс нужно было просто отдыхать, пока ее режим сна не придет в норму.

– После заклинаний дальнего действия произошло еще что-то ужасное?

– Не с нами, но погонщикам в караване найдется, что рассказать внукам. Возможно, добавят замысловатые подробности, например, как песчаная виверна сожрала половину их верблюдов под смех демонического рогатого всадника.

Фэрфакс хохотнула:

– Да, это точно о тебе.

– Я очень горжусь своим раздвоенным хвостом, но от рогов буду отнекиваться до последнего вздоха.

Теперь она полуоткрыла глаза.

– Я вижу лишь нимб.

– Только посмотри, что ты наделала: от твоего комплимента у меня хвост отвалился.

Она снова тихонько рассмеялась.

– Так песчаная виверна напилась вволю?

– Думаю, да. И она пожадничала: виверны могут прожить десять дней без воды.

– Вот бы и мы так могли, но не уверена, что хочу, чтобы моя кожа выглядела так же.

Виверна была почти не заметна в пустыне, с виду напоминая груду небольших камней, полускрытых в песке.

– Жаль тебя разочаровывать, но наша кожа сейчас именно так и выглядит.

Фэрфакс снова смежила веки.

– Твоя внешность, без сомнения, страдает. Моя красота, однако, столь же нерушима, как ангельские крылья.

– Что ж, ты очень крас…

Ее ресницы затрепетали.

– …сиво высушилась и скукожилась.

Она приподняла уголки губ:

– Позабыл, что говоришь с той, что способна сбить тебя молнией?

– А стоит ли флиртовать с той, что на такое не способна?

– Ты называешь это флиртом?

Тит взял Фэрфакс за руку, проверяя пульс.

– Как бы я это ни назвал, твое сердце бьется часто.

– Уверен, что это не последствие панацеи?

Он потер большим пальцем ее запястье. Кожа была мягкой, как первый летний бриз.

– Абсолютно.

Дыхание Фэрфакс участилось, губы слегка приоткрылись. И вдруг сердце самого Тита застучало быстрее, а кровь прилила к ушам.

А в следующее мгновение его сбила с ног вернувшаяся охотничья веревка, обернутая вокруг все еще трепыхающейся змеи.

Фэрфакс смеялась и смеялась, пока Тит боролся с добытчицей, пытаясь ослабить ее и не дать змее себя укусить. Голодная песчаная виверна нетерпеливо рычала.

Наконец оставив ее наслаждаться обеденным перекусом, Тит вернулся к Фэрфакс, но она вновь почти спала.

– Ну, по крайней мере, на сей раз нас прервал не драконий рев, – заметил он.

– Нет, – едва слышно отозвалась она. – Я думала, между нами могут возникнуть искры. Но теперь даже не знаю, что нам противопоставить страстному объятию охотничьей веревки и змеи.

Фэрфакс уснула с ухмылкой на лице. Тит долго смотрел на нее и улыбался.

Глава 22

Англия

Чувство равновесия и подвижность Уинтервейла не восстанавливались. Через неделю после своего пробуждения от долгого сна он все еще не мог стоять самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы, как прежде, с шумом и триумфальным воплем съезжать по перилам.

Его нужно было сопровождать на уроки и обратно, в столовую и даже в туалет. И почти всегда эта роль выпадала Кашкари, который повадился сидеть в комнате друга, чтобы тому не приходилось кричать, если хочется печенья из буфета или открыть окно и глотнуть свежего воздуха.

Но не только это изменилось в Уинтервейле.

Он всегда был более открытым с Титом, чем с другими мальчиками, и искренне говорил о жизненных неурядицах: нездоровье матери, тоске по Державе и страхе не оправдать знаменитую фамилию.

Пускал в свой внутренний мир. Мимолетно, потому что желал наслаждаться жизнью по полной и умел, как считал Тит, подавлять эмоциональные тревоги очередным развлечением.

Новый Уинтервейл все еще сохранял внешнюю веселость. Но теперь наедине с Титом – что случалось нечасто, так как Кашкари почти неотлучно находился рядом – кузен вел себя спокойнее и проявлял небывалую любознательность.