Читаем Гиблая слобода полностью

Гиблая слобода

Милу не договорил. На его детских пухлых губах застыла обычная лукавая усмешка, но глаза были закрыты. Под колючим взглядом друга лицо Милу «редькой вниз» приняло застенчиво — скорбное и мучительное выражение.

Ритон говорил на ухо Одетте Лампен:

— Мне хотелось бы сочинять песни… песни… каких еще никто не слыхал. И чтобы слова к ним было нелегко произносить. В общем… нет… такие слова, чтобы от них вот здесь что-то начинало шевелиться. Такие, чтобы их нельзя было петь и думать о чем-то другом и люди менялись бы от них… внутри. От моих песен не поздоровилось бы очень и очень многим. Я еще не умею их сочинять, но в тот день, когда я научусь…

Ритон посмотрел на улыбающуюся Одетту. Девушка, как видно, не понимала его, иначе она не стада бы улыбаться. Он повторил:

— В тот день, когда я научусь…

Чтобы скрыть смущение, он вытащил из кармана губную гармонику и поднес ее ко рту, но аккордеон заглушал все Другие звуки. Иньяс хитрил с мелодией. Он отдалялся от нее, импровизировал, изобретал, ни с того ни с сего менял ритм, но основная мелодия опять возвращалась и кокетливо вырывалась у него из-под пальцев. Тогда под раскатистый смех триолей он хватал ее за талию и заставлял пары так быстро кружиться, что они готовы были просить пощады.

Наконец Иньяс заиграл медленное танго. Канкан потушил лампочки и включил прожектора. Зеркальный шар начал медленно вращаться.

Бесчисленные звезды усеяли стены, потолок, пол. Звезды были так близко, что, казалось, стоит протянуть руку — и достанешь их. Они слепили глаза, от них мурашки пробегали по телу, но рука хватала одну пустоту.

Потому что то были не звезды, а приманка, пыль, которую пускают людям в глаза.

— Я плачу за выпивку! — крикнул Милу.

ГЛАВА ПЯТАЯ
МЕРТВЫЙ СЕЗОН

Милу еще раз постучался к Леру и стал ждать. Он поднял воротник плаща, соединил концы его у своего носа картошкой и подул. Щеки и губы сразу согрелись от дыхания. Он вытащил из кармана необычного вида нож, просунул его меж прутьев решетки и постучал в стеклянную дверь. Звук эхом отдался внутри помещения, в коридоре, в кухне, в столовой. Милу подождал немного и прислушался. Ничего. Он сунул нож в карман и попытался повернуть ручку двери. Дверь у Леру была заперта. Он наклонился, приложил глаз к замочной скважине, но ничего не увидел: ключ торчал изнутри.

Милу вышел на улицу. Входную дверь ему удалось открыть без труда: замка там не было. Нужно было только просунуть руку между створками и приподнять щеколду.

— Не знаю, что это сегодня случилось с Леру, — крикнула, высунувшись из окна, мамаша Жоли.

Она взглянула на свой будильник.

— Уже половина восьмого, а хозяйка Леру еще не зажигала газа. Да и Амбруаз не пошел сегодня на работу. Я даже не слышала голоса Жако. А он всегда поет, когда бреется… Не могли же они всей семьей уехать ночью, уж я-то непременно бы заметила!

— Конечно же нет, мадам Жоли! Они здесь, ключ в замке.

Подошла с озабоченным видом мадам Вольпельер.

— С Леру стряслось что-то неладное, — заявила она.

Со станции вернулся папаша Удон.

— Амбруаз не уехал сегодня с обычным поездом. Этакое с ним впервые за все три года приключилось.

Подошла мадам Берже, остановилась с бидоном для молока в руках.

Они вошли в подъезд.

Папаша Удон и Милу взломали дверь. В столовой около печки растянулась кошка. Удон поднял ее за хвост и тут же выпустил из рук. Животное ударилось о пол с деревянным стуком.

Тогда они бросились в комнаты.

Жако долго трясли за плечи, наконец он открыл глаза и пробормотал:

— Что такое? В чем дело?..

Но тут же вскочил с кровати и кубарем скатился вниз по лестнице, во дворе его вырвало.

Лулу принялся плакать. Мадам Вольпельер взяла его на руки. Ребенок, всхлипывая, стонал:

— Больно… Ой, как… как… больно…

Он сжимал грудь ручонками. Кожа на лице посерела. Вдруг сильный кашель потряс все его тельце; мадам Вольпельер едва успела достать ногой горшок, стоявший под кроватью, и поднести к нему Лулу.

В своих длинных кальсонах Амбруаз чувствовал себя очень неловко. Заметив женщин, он отвернулся и спросил yi Удона, настежь распахнувшего окно:

— Что случилось, Гастон?

— Вы оставили на ночь горящую печку… А тяга, видно, была плохая, ну и вот…

— Но… ничем не пахнет.

— У окиси углерода нет запаха.

Мадам Леру с трудом открыла глаза.

— Это пустяки, мадам Леру. Все дело в печке, это она сыграла с вами такую шутку.

Мадам Леру слабо улыбнулась.

— Не стоило вам беспокоиться… вы все… такие милые…

И она потеряла сознание. Амбруаз присоединился к Жако, и было слышно, как их обоих рвет во дворе.

Мадам Вольпельер завернула Лулу в одеяло.

— На сегодняшний день я беру мальчугана к себе. У них и так много хлопот.