Гиблая слобода

— Только не умею я все это выразить. Надо было бы сказать так… словом, надо было бы сказать так, как я это чувствую. А мне никак не удается

— Песенки у тебя просто мировые, — ласково заметил Милу, нажимая пальцем на кончик собственного носа, как на кнопку звонка.

Все одобрительно загудели.

Жако многозначительно толкнул Милу локтем в бок.

— Ритон, тебе нужно бы продвинуть свои песенки.

— Как это продвинуть, Жако?

Жако вновь подтолкнул Милу.

— Милу знаком с Марио Мануэло.

— Да?..

— Он был у него.

— Я знаю, где он живет, знаешь…

Милу ерзал на кровати, но Жако закусил удила:

— Ты должен переписать свои песенки начисто в тетрадь, а потом Милу отнесет их Марио Мануэло. Я уверен, что он возьмется их спеть, и это тебя сразу выдвинет, да и денег принесет немало… во г буде1 здорово!

Среди наступившего молчания Ритон отчеканил:

— Меня это не интересует.

Ребята смотрели на него, пораженные.

— Так значит, — воскликнул Жако, — тебе больше нравится всю жизнь марать бумагу в Отделе социальной безопасности за двадцать тысяч франков в месяц!

И Жако с возмущением повернулся к остальным:

— Это что-то новенькое, факт!

Милу прибавил холодно:

— Достаточно Марио Мануэло спеть по радио какую-нибудь песенку, и ее начнут передавать изо дня в день несколько месяцев подряд.

И, выдержав паузу, заявил.

— Ведь это не кто-нибудь — Марио Мануэло.'

Все наблюдали за Ритоном. Он сказал просто:

— Мануэло поет всякий вздор.

И так как Виктор, Жако, Морис и Милу продолжали смотреть на него в изумлении, Ритон пояснил:

— Моих песенок Мануэло никогда не получит. Они еще не совсем готовы, но в них и теперь есть смысл, и я не дам их кому попало. Даже когда они будут совсем закончены и отделаны. Особенно тогда.

Он помолчал немного и, чтобы пресечь всякие споры, заявил:

— Мануэло погубил бы мои песенки.

И встал.

Тогда все поняли, что Ритон настоящий человек.

Выходя из комнаты, Жако шепнул на ухо Милу:

— Надо все же что-нибудь сделать для него через Мануэло.

Милу подмигнул в ответ. Потом, обращаясь костальным, в сотый раз стал рассказывать:

— Это просто поразительно. В квартире у Мануэло — прямо поверить трудно! — телефоны совсем белые. А ковры вот такой толщины… но телефоны! Можно подумать, что они из нуги, знаешь…

Перед бистро мамаши Мани стоял на тротуаре мотоцикл БСА в двести пятьдесят кубиков.

— Спорим, я прокачусь на нем, — вызывающе сказал Виктор.

— Струсишь! — недоверчиво заявил Жако.

Виктор вскочил на мотоцикл и нажал педаль. Мотор затарахтел, и, переведя машину на третью скорость, парень помчался по мостовой Гиблой слободы. Морис, Ритон, Милу и Жако смотрели ему вслед и видели, как он исчез за поворотом. Мамаша Жоли вскрикнула и поспешно открыла окно, а ее шавка, взобравшись на плечо хозяйки, лаем собирала народ. Уже открывались и другие окна…

Ребята только тогда успокоились, когда после долгого ожидания увидели наконец Виктора. Он летел, как вихрь, отпустив руль, с поднятыми вверх руками, и орал во всю глотку, проносясь под окнами пораженных жителей Гиблой слободы.

* * *

Аппетит у Лулу становился все хуже, и что бы он ни съел, у него тотчас же поднималась рвота. Врач приходил теперь очень часто. Он предполагал у мальчика коклюш. Мать не в силах была смотреть, как малыш тает у нее на глазах. В этот вечер врач прописал Лулу уколы. После его ухода семья грустно села за стол.

— Со всеми этими заботами я прямо с ног сбилась, — вздохнула мать, — суп-то совсем остыл. Придется ждать, пока я его разогрею.

— А уколы, кто же будет их… — спросил Амбруаз.

— Сестра милосердия. Будет приходить каждый день. Двести франков за укол, да еще ампулы надо купить. Две тысячи четыреста франков коробка, а в ней шесть штук… Да, болеть — это роскошь.

Жако сидел, понурившись, над пустой тарелкой. Потом нерешительно проговорил:

— Я ходил сегодня по четырем адресам. Ничего не поделаешь…

— Я вовсе не для того говорю, — отрезала мать, — В конце концов ты что-нибудь найдешь. Сейчас, конечно, очень некстати вышло… Вот и все.

— Даже получить адреса нелегко. А когда приходишь наниматься, как они тебя встречают, как с тобой разговаривают! Иной раз трудно бывает сдержаться. Нет, в металлической промышленности устроиться невозможно.

Амбруаз развернул салфетку, повязал ее вокруг шеи и, опустив голову, заговорил:

— У нас на стройке одного парня взяли на военную службу. Если бы ты пошел туда… (он нерешительно помедлил) вместе со мной. Конечно, если бы захотел… — И поспешил добавить: —Ясное дело, пока… пока не найдешь места на заподе, ясное дело!

Амбруаз никогда не заканчивал начатых фраз, да, впрочем, и не чувствовал в этом никакой необходимости. Он считал, что люди, поступающие иначе, всегда говорят лишнее.

Мать вскрикнула, открыв дверцу буфета:

— Совсем позабыла купить сыру. У меня сейчас так голова забита…

— Давай я сбегаю к мамаше Мани, — предложил Жако, вскочив с места.

— Ну что ж, сходи. Купи камамберу.

Жако весело бросился к двери.

— Только поскорее, я наливаю тебе суп, — крикнула ему вдогонку мать, когда он с шумом захлопнул за собой сломанную дверь.

* Не *

— Добрый вечер, мадам Мани, добрый вечер, Жако. Камамберу, пожалуйста!