Гиблое место

Сенатор положил трубку, выключил свет и долго ворочался на постели. Но заснуть снова ему так и не удалось. Свинцовой тяжестью навалились на него события прошедшего дня и уже не отпустили. Он долго переворачивался с боку на бок, наконец нащупал рукой выключатель и, тяжело дыша, сел.

Он сунул ноги в домашние туфли, накинул на себя тяжелый велюровый халат и прошел через две гардеробные и ванную в спальню Сандры. Там он зажег свет. В помещении стоял запах ее духов, одна штора тихо шевелилась от ветра. Матильда оставила дверь на балкон открытой.

Сенатор Робертс пригладил рукой волосы. Так чего же он все-таки хотел? Кто-то ведь потревожил его… Ах, да, лодочный сарай. Смешно, при чем тут сарай?

Он прошел через комнату, сдвинул штору и выглянул в сад. Сквозь ветки деревьев он увидел канал, отражающиеся в нем фонари с другой стороны. Лодочный сарай выдавался на берегу черной массой. Выглядел он мирной совсем не угрожающе.

Сенатор снова прошел через ванную в свою спальню, взял из ночного столика ключи от сарая и вышел на галерею. Холл лежал перед ним мрачный и молчаливый. «Бим-бом», — пробили старинные французские часы, пока он спускался по лестнице. Сенатор бесшумно пересек холл. В зимнем саду он отворил дверь на террасу и оставил ее широко распахнутой, чтобы не захлопнулась. Потом сунул руки в карманы халата, сразу став похожим на глыбу гранита, и спустился к лодочному сараю по тропинке, галька тихо шуршала под его домашними туфлями.

У сарая были бревенчатые стены и массивная дверь, он вставил ключ в замок и повернул его. Все было в порядке.

Он отворил дверь. Внизу тихо и лениво плескалась вода. Вообще-то он намеревался просто заглянуть внутрь, но потом все-таки включил тусклое красноватое освещение. Пахло олифой, плесенью и тиной. Вдоль стен тянулись деревянные мостки. Впереди на фоне тускло поблескивающей воды выделялась решетка.

Мерно покачивались лодки.

А между ними покачивался на слабой волне, подобно морской лилии, венец золотистых волос, жутко растекшихся по поверхности воды. Венец обрамлял ее лицо. Глаза были широко раскрыты и смотрели прямо на него.

Рихард Робертс не опустил голову. Он только отвел взгляд и сразу почувствовал спазм в груди, словно должен был теперь дышать только сердцем. Он со скрежетом стиснул зубы.

«Нет, — крикнул он себе, — нет, только не это! Они как раз метили в твое сердце, толстяк! Но им такое не удастся. — Хотя сердце его и сжалось, как старая тряпка. — Я знаю, мне нельзя туда больше смотреть, нельзя! За что-нибудь ухватись, толстяк. Бревна, балки, все это так надежно и шероховато. А потом свежий ночной воздух. Шелест деревьев».

И далеко впереди свет в спальне Сандры.

Можно идти дальше. Спазмы немного отпускают. Но возвращаются, стоит только подумать об этом. Думай о лошадях, о машинах, о Санкт-Петере, об Эрике, о карьере Реймара.

Еще половина пути. Вот уже и красный бук.

Открытая дверь в зимний сад кажется черной дырой. И бесконечно далеко. Гранитная лестница словно гора, дверь темная, угрожающая. Но за ними тепло. Бим-бом. Бим-бом.

Наконец-то деревянная лестница. Перила вверху освещает светлый треугольник. Он падает из спальни. Лампа стоит на ночном столике. А рядом телефон.

Пошатываясь, он вошел в дверь, рухнул на край кровати, скрестил на груди сильные руки. Сто десять, промелькнуло в его беспорядочных мыслях.

Сто десять, один — один — ноль. Ту-у-ту-у-ту-у.

— …зидиум Гамбург.

— 114-й полицейский участок! Номер? Какой его номер?

Если я услышу голос того полицейского, значит, я выжил. Он был такой надежный и уверенный, словно голос врача. Но что я должен ему сказать? Мне ведь нельзя думать об этом…

— …полицейский участок номер…

— Это с вами я разговаривал?

Внизу стукнула дверь. Кто-то вошел в дом. Шаги на лестнице, осторожные, крадущиеся, коварные.

Комод в стиле барокко будто отражает лицо комиссара. Как же его звали? И голос у него тяжелый, приглушенный.

— …Нет ли у вас в настоящее время каких-либо опасений?..

Вахмистр в пустом дежурном помещении вырвал из блокнота листок, чтобы записать необходимое. В телефонной трубке он услышал страшный стон.

— Алло? Алло? Говорите же!

Но сенатор Рихард Робертс больше ничего уже не мог сказать.

А теперь ему хотелось бы побыть со своими мыслями наедине, сказал сенатор Робертс детям в то утро, уже после того, как оба сотрудника полиции покинули дом. Если кто желает сообщить ему что-нибудь конфиденциально, пожалуйста! Нет? Ну тогда до свидания. Дело находится у старшего комиссара — как бишь его зовут — в прекрасных руках. И не остается ничего другого, как ждать.

Доктор Брабендер не разделял подобной точки зрения.