Гиблое место

Очнулся в предрассветном мраке – как мне показалось сначала. Свет брезжил где-то впереди, небо начало сереть, возле меня негромко разговаривали два женских голоса. Я пытался уловить суть разговора, но сознание выхватывало только отдельные слова и фразы, которые не укладывались в общий контекст.

– Целы ли власы пришельца?..

– Зрю, что целы, – отвечали более низким голосом.

– Осознаёт ли он…

– Разум его спит и понимание ещё не достигло средостения…

Тут их перебили. Мне показалось, что я слышу скрипучий голос бабки Балашихи:

– Ето ж скока ж пить-та можна? И пьють, и пьють, утробы ненасытнаи. Друга, вишь ли, поминали…

Но небесные голоса продолжали свою беседу, не обращая внимания на скрип деревенской знахарки:

– Когда он обретёт осознание?

– Когда он увидит корни ключ-дерева и ключ-дерево откроет ему…

Второй голос с сомнением произнёс:

– Если сможет вместить он открытое…

Надо мной нагнулся ангел, а если нет, то ангелы должны быть такими! Прекрасные, спокойные, будто выписанные черты лица, глаза – безмятежные и в то же время ужасные своим спокойствием. Лицо, поначалу ввергшее меня в состояние шока, пропало, а я подумал, что оно не красивое, не страшное – просто другое, чуждое. Но такое притягательное! Помимо моей воли с губ сорвались слова:

– Люби меня, я постараюсь быть тебя достойным…

В уши ворвался громкий, многоголосый хохот…

– А ну цыц ржать! Видишь, сморило человека. С нашей самогонки и не такое бывает, – голос председателя я узнал сразу. Открыл глаза, теперь уже окончательно придя в сознание.

Сел и стал оглядываться.

Я сидел, прислонившись к бетонной ограде, вокруг стояли мужики в фуфайках, тут же, опираясь на клюку, была Балашиха. Председатель строго взглянул на неё и сказал:

– Позвольте поинтересоваться: и на чём же это, уважаемая Валентина Сергеевна, вы настаиваете ваш знаменитый самогон? Раньше, помнится, с кедровых орешков так народ не плющило.

– А его не с моей самогонки так накрыло, в нём дурь его собственная бродит, и пока вся не выбродит, не пить бы парню. – Она вздохнула. – Чудинок видел небось? Им все в любви да верности клянутся, а потом находят их в лесах да оврагах – до смерти залюбленных. Поаккуратней бы, внучок, с ангелами-то.

Меня забило в ознобе.

– Да что тут вообще происходит?! – заорал я.

– А то и происходит, что чудом вы с Петром живы остались, – ответил председатель. – Бык у нас отвязался, производитель знатный, Миколаем кличут. Вот спасибо Балашихе за самогонку сказать надо: были бы с Петром трезвыми – ни в жисть бы не убежали. Затоптал бы насмерть.

– Да чего затоптал? – встрял один из скотников. – Вон, прошлой осенью, коня рогом запорол. Вон, Васильич, стоит, не ухмыляется. Эт он к нему с похмела подъехал. А Миколай шибко этого не любит. За сто метров учуял да бросился на него. И ка-ак поддел лошадь прям рогом в брюхо. Как ты, Васильич, жив остался?

– Да и сам не помню. Коня-то метров на десять отшвырнуло, а я последнее, что помнил, – лечу через конскую голову. Как на пихтушку взлетел, сам не знаю. Вот уж опосля раз пять на трезвую голову пробовал – не выходит. Да ведь на пихтушку-то попробуй заберись, вон у неё ветки как идут – все вниз и плотно.

– А давай мы тебе Миколая подсобить организуем? – ухмыльнулся председатель, и мужики снова в голос заржали. – После того как его из силосной ямы достанем. Есть предложения?

– Так это… на возжах его нужно… краном поднять…

– О, ещё один очнулся, – Фёдор Егорович посмотрел вверх.

Я тоже с трудом поднял голову – поперёк забора, свесившись головой в нашу сторону, висел Петро. Бледный, без очков, испачканный навозом.

– Только меня сначала отсюда снимите… – проблеял ботаник.

– Тоже вожжами и краном? – ядовито поинтересовался председатель. – Вы мне, хлопчики, скажите, зачем вы быка выпустили?

– Яшка, так это мы что, вчера с тобой в связке на коровник лезли? – пролепетал Петро.

– Не знаю, тебе сверху видней, – ответил я, закрывая глаза.

Меня снова будто окутало плотной дымкой, сознание затуманилось и опять зазвучал мелодичный, хрустальный голос:

– Найди, Якоб, ключ-дерево… Найди его…

Глава девятая. Подарочный набор «Красная Москва»

(Конец декабря 1952 года)

Вот уже месяц Варвара работала на новом месте. Работа ей очень нравилась. Коллеги, в основном молодёжь – недавние выпускники Тимирязевской академии, лесотехнического института. И, что удивительно, в институте царила совершенная свобода дискуссий. Ругали вейсманистов-морганистов, но это так, скорее для проформы. Но больше всего доставалось Трофиму Денисовичу Лысенко. Если в Москве о сессии ВАСХНИЛ говорили шепотком, постоянно оглядываясь по сторонам, то здесь словесные баталии шли совершенно в открытую. Профессор Званцев, тридцатичетырёхлетний, бородатый, не стесняясь, кричал, что есть структуры, которые передают наследственную информацию. У себя в лаборатории он практически открыто занимался исследованиями наследственности. Но основным подразделением был Институт геобиохимии.