Гиблые земли

– За что? – удивилась она.

– Я тебя потащил в поселок. Ты говорила, что не надо, а я уперся. Баран.

Они уже шли дальше, оставив терпеливо ждущую хозяев машину позади.

– Брось. Я тоже виновата. Если бы сама не хотела, фиг бы пошла. И могла бы промолчать, не болтать про поселок, мама же запретила говорить.

Когда стало совсем темно, ребята взялись за руки, шли, светя себе под ноги. Молчали, сосредоточившись на дороге, – боялись расплескать силы. Устали, но темп не сбавляли: не терпелось оставить этот путь позади. Как и всю историю, которую не было желания ни анализировать, ни обсуждать.

То, что жило в поселке, должно было оставаться там.

Из леса брат с сестрой выбрались около десяти вечера, вымотанные, но счастливые и готовые принять с великой радостью головомойку от Катиной мамы.

Оба думали, что на этом все и закончится.

Но все только начиналось.

Глава восьмая

Дверь в дом была прикрыта, но не заперта. Она выглядела тяжелой на вид, должна была со скрипом поворачиваться в петлях, а то и вовсе не поддаваться – сколько лет ее не открывали? Ян, наверное, кое-как сумел отворить.

Лизавета думала об этом, подойдя к домику и уговаривая себя ступить на порог. Ноги не шли, инстинкт самосохранения бился в припадке: беги отсюда!

Она сделала глубокий вдох, сжала челюсти и открыла дверь. Та не заскрипела, не застонала. Пропустила гостью в дом, отворилась легко, как в сказке.

В страшной сказке.

Никакой прихожей, сеней или чего-либо подобного. Внутри оказалась всего одна комната, но выглядела она больше, чем казалось снаружи. Лизавета вспомнила, что в книгах про Гарри Поттера схожий эффект был у палатки: снаружи – крошечная, внутри – многокомнатная.

Не успела Лизавета очутиться в доме, как дверь за ней закрылась. Тихо и мягко, сама по себе. Комната была пуста, если не считать стола возле окна да двух широких лавок вдоль стен. На столе стояла свеча; стены, сложенные из толстенных бревен, были черными, будто прокопченными, однако ничего похожего на очаг не имелось.

Тут было намного холоднее, чем на улице: на ум пришло сравнение с морозильной камерой. Лизавета моментально замерзла. Холод не был влажным – никакой сырости, оседавшей на стенах. Напротив, в чудном доме было сухо, как в пустыне, казалось, песок забивался в нос, в горле першило.

Песок вечности…

Лизавете подумалось, что она перенеслась во времени, очутилась в первобытном, царившем до сотворения времен темном холоде. Тогда планета была совсем юной, а вымершие ящеры были ее хозяевами. Нет, скорее всего, это еще более древнее время: до эпохи динозавров оставались миллионы лет.

«Ненормальное место, и мысли приходят ненормальные», – подумала Лизавета и позвала мужа.

Ей не ответили.

– Ян, ты здесь? Отзовись!

Снова слова угодили в пустоту.

Свет свечи не мог разогнать мрак, дальний конец комнаты и углы совершенно не просматривались, и от мысли, что там может таиться кто угодно, любая опасность, Лизавете сделалось совсем плохо.

«Фонарь!» – вспомнила она и вскинула его, как меч, направила в один из углов, возле окна.

Белый свет вспорол тьму, и Лизавета на мгновение почувствовала облегчение, но заметила еще одну странность. Луч не достигал стены, свет не касался ее, точно Лизавета светила фонарем не в угол, а в тоннель – черный, длинный, уводящий в бесконечность. Или в бездонный колодец.

«Так не бывает», – в смятении думала молодая женщина, вглядываясь в плотную, как войлок, темень.

Она отвела луч оттуда, зашарила им по стенам, направляя то в одну сторону, то в другую. Деревянный, грубо срубленный стол, лавки, стены – и углы, превратившиеся в коридоры.

Свет фонаря замигал и стал тускнеть, точно ему не хватало сил, и Лизавета испуганно вскрикнула, отпрянула, прижалась спиной к стене, свободной рукой обшаривая ее в поисках двери.

«Яна здесь нет. И мне надо уходить».

Двери не было. Не было и все тут!

Лизавета, подвывая от отчаяния, повернулась лицом к тому месту, где прежде был вход в дом. Она возила ладонью по бревнам, стараясь отыскать его, и в этот миг луч фонаря, зажатого в руке, стал гораздо ярче, чем был до того.

За спиной послышался шорох. Кажется, он шел из одного из непроглядных углов, того, что возле оконца. Лизавета резко развернулась и посветила туда.

Там стояла человеческая фигура.

«Ян!» – хотела крикнуть Лизавета, но не крикнула, потому что это был не он.

Кто-то в черном длиннополом одеянии стоял спиной к Лизавете. Сгорбленная фигура, крупная голова, настолько сильно втянутая в плечи, что казалось, будто шеи нет вовсе, длинные седые космы…

В углу стояла старуха. Откуда она взялась? Никого не было минуту назад.

«А углы-колодцы? Бесконечная чернота, из которой могло выползти что угодно, даже…»

Старуха начала поворачиваться.

Не просто старуха, поняла Лизавета в ту страшную минуту.

Ее личный ужас, существо, обитающее в кошмарах.

«Господи, мамочка, это она! Это…»

Лизавета не смогла додумать. И смотреть на старуху тоже не могла. Выронила фонарь, прижала ладони к лицу и завопила.

Раздался грохот открывшейся и ударившейся о стену двери.

Кто-то обхватил Лизавету за плечи, прижал к своему телу.