Гиблый Выходной

– Любопытно… – произнес Соломонов, рассматривая круглолицего и особенно приглядываясь к его сломанной челюсти и некоторых ранениях.

– Не прикидывайшя дурочкой, – рявкнул наш захватчик Соломонову. Красавчик уже приспособился разговаривать с искалеченной челюстью почти не коверкая буквы. – Гони бабки или я тебе башку проштрелю!

– Ты получал свидетельство о рождении? – спросил Соломонов у бандита и тот нахмурил брови, прикидывая к чему мог бы относиться этот неожиданный вопрос. – А паспорт в четырнадцать лет получал? Ну чего, мать твою, молчишь? Отвечай, не раздумывая – да? Нет? Ну?

– И что?

– Потом менял в двадцать один год?

– Допустим…

– Что «допустим»? Тебе этот вопрос кажется настолько интимным, что ты боишься на него ответить конкретно? Спрашиваю прямо – у тебя есть паспорт? – на это наш сломанночелюстной захватчик осторожно кивнул. Два пистолета продолжали смотреть друг на друга. – А СНИЛС есть? Вспомни – такая заламинированная картонка за обложкой паспорта. Есть?

– У меня и водительшкие права ешть! – чуть ли не с вызовом ответил преступник. – И что?

– Отлично! – обрадовался Соломонов. – Вспомни, что там написано в разделе: ИМЯ? Вспомнил?

– К чему это ты клонишь? – прищурился усатенький.

– К тому что бы ты назвался, осел! Назовись! Кто ты, мать твою, за фраер! – неожиданно закричал Константин Олегович. – Как к тебе обращаться? Кто ты? Кто, мать твою, ты такой?

– Жови меня Женей, – ответил круглолицый и свободной рукой поправил видеокамеру на лбу. – Мое имя Евгений Быю… Бый… Быю…, – он несколько раз повторил свою фамилию, изводя язык в потугал выговорить букву «р» и ему это в конце-концов удалось-таки. – Брюквин! И я пришел на эту фабрику, чтобы легко и непринужденно вжять некую шумму денег из фабричной кашшы!

– Постой-ка – постой-ка, – перебил его Соломонов. – Мне это померещилось, или ты сейчас сыграл на публику? К чему этот официоз? Ты патологический актер или ты снимаешь все на камеру, что у тебя на лбу? Ну точно, мать твою! У тебя на лбу ведь ни лазерный прицел? Это видеорегистратор, да?

– Как бы то ни было, но я жнаю, что именно за этим же шамым пришел и ты! Ты ведь управляющий? Ты Шоломонов?

– Управляющий? Женя Брюквин, мы не в гостинице! – усмехнулся Константин Олегович. – Моя должность – заведующий производством! А насчет денег… Видишь-ли, мать твою, какая странная ситуация произошла… Ты сейчас прикинулся дурачком и требуешь с меня деньги, при том что именно я намереваюсь эти деньги отобрать у тебя!

– У меня?

– Мне почудилось что ты удивился.

– Если бы у меня были деньги, какого хера я бы жвонил тебе и жвал тебя щуда? – выпалил Брюквин.

– Хм… Согласен… Нелогично… Но, мать твою, и я бы не стал с тобой встречаться, если бы держал бабло при себе!

Оба замолчали, размышляя над сложившимся клинчем, а Вайнштейн переглянулся с девушкой Любой и увидел, как она, объятая ужасом, пялится в одну точку, совершенно не замечая происходившей на ее глазах абсурдной сценки из «Летающего цирка Монти Пайтона». Никита и сам был просто объят страхом за свою жизнь, но его опасения вытикали от вида оружия в руках мужчин и от происходящей в цеху чертовщины, а страх Любы основополагался на чем-то еще, во всяком случае она увидела где-то за спиной у Соломонова нечто такое, что затмило собой даже ту смертельную опасность, что предсталяли собой двое целющихся друг в друга людей. Господи, что может быть смертоноснее оружия? Вайнштейн хотел посмотреть в ту сторону, куда рассширенными от ужаса глазами смотрела Люба, но для этого ему нужно было повернуть весь свой корпус, а Никита очень боялся даже пошевелиться.

– Так… – тем временем произнес завпроизводством Соломонов, обращаясь к стоящему напротив пижону. – Если бабла у тебя нет, то ты считаешь, что оно у меня. Значит, мать твою, ты не грохнешь меня. Ибо, грохнув меня, ты навсегда заткнешь мне глотку и никогда не узнаешь где деньги.

– И ты не выштрелишь в меня по той же причине, – ответил наш захватчик.

Они поймали взгляд друг друга и словно по команде перевели оба своих пистолета примерно на сорок пять градусов вниз. Теперь пистолет Брюквина был нацелен Соломонову точно в член, а его собственный половой орган оказался под прицелом начальника производства. В мгновение ситуация в корне изменилась.

– Я отштрелю тебе яйца, мудак! – прорычал Брюквин.

– Рискни, мать твою!

– Отштрелю! Лучше шкажи, где шпрятал бабло!

– Признайся, что боишься выстрелить, потому что мой палец дернеться и механически выстрелит в ответ!

– Не боюшь! – заявил Брюквин и сплюнул кровь. – Я ничего не боюшь!

– Так стреляй же тогда, черт тебя побери, твою мать! – почти крикнул Соломоново и зверски улыбнулся, ощетинив все свои прекрасные белые зубы. – Ссышь!

– А ты шам не штреляешь! Чего ты ждешь?

Вайнштейн с трудом сглотнул застрявший в горле ком. Сколько может продолжаться эта странная дуэль? Они оба реально готовы выстрелить, он видел это по их решительным взглядам и давно бы саданули, если бы не опасались ответного выстрела в собственные яйца.

– Гони бабло! – рычал один.

– Ты гони! – не сдавался другой.