Гиблый Выходной

А девушка Люба, преисполненная решительности в моменты моего спасения, совсем выпустила дух. Она таращилась на что-то за спиной у Соломонова и шепотом повторяла одни и те же слова: «Посланец из мира мертвых!», «Призрак!», «Что я наделала?», «Анюшечька, Анюша, убереги меня от него!», «Призрак вернулся!». Воспользовавшись моментом, когда круглолицый захватчик вел словесную перепалку с Соломоновым Вайнштейн тихонечко перевернулся на другой бок и всмотрелся туда, куда пялилась Люба. И увиденное им, окунуло его в новый ледяной омут практически смертельного страха. Слово «призрак», употребимое девушкой Любой подошло к увиденному лучше всего и у Никиты непроизвольно отвисла челюсть. Со стороны он выглядел как полный придурок, но сейчас ему до этого не было никакого дела. Вайнштейн вздрогнул и непроизвольно прижался к маленькой девушке. Они оба смотрели на воскресшего из мертвых человека – на Николая Авдотьева.

Около полутора лет назад Никита Вайнштейн лично потратил немало нервов и времени, чтобы обучить криворукого Авдотьева обращаться с подаренным ему айфоном. В его задачи входило научить человека, до того времени никогда не державшего в руках даже обычного кнопочного телефона делать фотографии и отсылать их на определенный электронный адрес, который Никита завел исключительно для принятия этих снимков. Ох, скольких усилий это стоило Вайнштейну! Сейчас ему даже вспоминать не хотелось, это был каторжный труд – всеми правдами и неправдами заставить Авдотьева работать разведчиком на родном пердприятии. И трудность состояла ни сколько в полном отсутствии способностей к обучению даже примитивным навыкам фотографирования на айфон, сколько в неожиданном для Вайнштейна авдотьевском вероисповедании, которое, как оказалось, было не подвластно ни каким мерам воздейсвтия извне. На этого старичка не действовали ни уговоры, ни материальные блага, к которым он был столь же равнодушен, сколь был упертым руководитель отдела развития ООО «Орфей», и по совместительству шеф Никиты – Владимир Нильсен, утверждающий, что только Авдотьев не вызовет в цеху «Дверей Люксэлита» ни малейших подозрений. Потому что все знали, что старик ни использует ничего более навороченного кроме сварочного аппарата, он криворук, дурен и сильно ограничен в развитии в области современных технологий. И вообще – тих и убог.

Когда же всеми правдами и неправдами Вайнштейну удалось-таки подкупить старичка, Никита совершенно справделиво потребовал у Нильсена премию и получил ее. Сам Нильсен признался, что его подчиненный совершил невозможное и его авторит в глазах Владимира Андреевича очень сильно поднялся. Фотографии из цеха полились нескончаемым потоком, «орфеевский» новоявленный шпион добросовестно делал свою работу и получал от Никиты обещанные деньги. Вайнштейн догадывался, что старику было очень стыдно перед своей совестью и своим Боженькой, он неоднократно повторял это открытым текстом, но Никита старался не терзать свою совесть сомнениями. Однако случилось непредвиденное обстоятельство – этой осенью кто-то подсунул Авдотьеву поленый алкоголь и бедняга вроде как помер. Старика вычеркнули из списков сотрудников ОАО «Двери Люксэлит» и у Вайнштейна больше не было разведчика. Собственно, поэтому Никита вызвался сам посетить фабрику.

Официально старик Авдотьев считался пропавшим без вести (неофициально – умершим и запорошенным в снегу до весенней оттепели), и Вайнштейн и Нильсен, и другие члены совета директоров «Орфея» приняли это как печальную данность. При этом сам гражданин Авдотьев стоял за спиной Константина Соломонова живой, хоть и выглядевший так, будто все эти четыре месяца подвергся физическим пыткам и лишениям.

– Твою мать! – кричал, тем временем Соломонов, целясь сопернику в пах. – Гони баблосы! Ты, сраный кусок дерьма! Я сейчас выстрелю, сука!

– Не бери меня на понт, урод! – отвечал Брюквин, совершенно справившись с непослушной челюстью и научившись заново произносить все звуки, зоть это и доставляло ему плохо скрываемую боль. – Я уже видел таких фраеров могу поспорить, что у тебя кишка тонка!

– У меня? – возмущался высокий начальник. – Ты меня плохо знаешь, дурак!

– Я прямо сейчас отстрелю тебе яйца! – угрожал Брюквин, попадая кровавой слюной Соломонову на одежду. Это злило заведующего производством ещё больше. – Прямо сейчас, козёл!

– Попробуй! Лучше сам попрощался со своими, мать твою!

– Последний раз повторяю – где спрятал бабло?

– Бабло у тебя, – настаивал Соломонов, – и если ты сейчас-же не скажешь, где оно, я, клянусь, выстрелю!

– Так стреляй!

– Готов?

– Ну!

И тем не менее никто не решался нажимать на спусковой крючок, при том, что оба мужика просто-таки исторгали решимость как электрощитовая гудение. Вайнштейн, будучи невольным свидетелем этой застопорившейся дуэли, где два стоящих в трёх метрах мужика целились друг другу в мошонки, отдал должное их выдержки. Ему бы хоть толика того самообладания, что было в избытке у обоих мужчин. «Хоть бы они оба грохнули друг друга!» – пожелал он им.