Гиблый Выходной

С несчастного суицидника Никиты я перевел взгляд на покоющуюся на сборочном столе Любушку Кротову. Она лежит мертвая с раскуроченной выстрелом плотью. Лежит на сборочном столе, на котором рабочие-сборщики собирают из деталей дверные полотна, вставляют рамки и стекла, лежит как на прозекторском столе в морге. Точно так же лежала моя дочь, когда меня пригласили на опознание. Ей было двадцать два года, она была одной из пяти жертв терракта, ответственность за который взяла на себя какая-то исламистская организация, название которой я не хотел запомнить и тем более повторять спустя годы. Моя доченька оказалась жертвой войны мусульман против христиан, при том, что, как и я являлась убежденной духоборкой-пацифисткой и сторонилась и тех и других.

Я вытер выступившие слезы. Я никогда не плачу по усопшим, это ни в моих принципах. Наоборот, я даже радуюсь, я даже завидую и жду своего часа, но воспоминание о доченьке всегда вызывает такую сильную горечь утраты, что хочется выть во весь голос. Ничего не могу с этим поделать.

А где-то за моей согбенной спиной Константин Олегович что-то упрямо доказывал молодому Левушке. А юный Левушка уши-то и развесил, слушает. Он, простодушный юнец, все еще не повзрослел и, кажется, до седых бровей останется с подростковым менталитетом. У него в голове какие-то юношеские глупости, фантазии, ну что-ж, он молодой, ему простительно. Хотя такие люди как он не взрослеют, у них всю жизнь детство играет в одном месте, которое мне неприлично озвучивать.

И даже сейчас, когда надо рвать когти или элементарно звонить в полицию, Левушка ведет себя так, будто причастен к какой-то из многочисленных смертей. Во всяком случае, у меня все больше усиливается подозрение, что он имеет прямое отношение к тому несчастному, что лежит с простреленным темечком у станка ЧПУ. И почему-то Левушка прятался именно за этим станком. Я начинаю думать, что дело там было не только в том, что станок ЧПУ был родным для Левушке и он на нем работал. Дело еще в чем-то. Левушка от меня многое скрыл, я быстро это понял, но, конечно, не стал настаивать с расспросами. У меня у самого есть что утаивать, так почему же я склонен полагать, что другие обязаны быть передо мной кристально честными, особенно когда несколько месяцев были убеждены в моей кончине. У нас у обоих, как говориться, руки не чисты. И не только у нас двоих. Тут каждый повязан. И Константин Олегович, и тот с простреленной головушкой возле ЧПУ, и Никита и даже Любушка Кротова. И тот усатый симпатяга с раздробленной челюстью, которого Левушка ударил огнетушителем, явно не рассчитав свои силы.

Я приблизился к нему. Незнакомый бандит. Очередное доказательство деструктивной алчности. Лежит на полу, раскинув руки в стороны. Все что ниже носа изуродовано ударом тяжеленного огнетушителя – рваные щеки, губы, переломаная в нескольких местах челюсть, выбитые зубы. Страх! И это сделал Левушка? Перестарался мальчик. Но это ведь надо было решиться на такое! А если бы в руках у Левушки был карабин, он бы жахнул из него в лицо? А если бы он был танкистом? Раньше я бы никогда не подумал, что такой мальчик как Левушка мог кого-то обидеть или тем более убить. Сидеть за виртуальной игрой по многу часов в день – да! Волочиться за каждой юбкой – да-да-да! Проектировать в голове всякие несуразные выдумки – постоянно! Но быть причастным к настоящему убийству? На Левушку это не походило, но сейчас он ведет себя так, что я сильно засомневался в своих убеждениях.

Вот тебе и мальчик! Мальчик-то уже не мальчик.

Только теперь я услышал, что за моей спиной ведеться спор между Левушкой и Константином Олеговичем. Соломонов, будучи, без сомнений, под воздействием норкотического препарата, строил какие-то планы по отступлению и ретировке из цеха, при этом зачем-то упоминая мировой заговор массонов-иллюминатов, иудаизм и неудобное для запоминания расположение букв в русском алфавите. А Левушка, будучи в своем репертуаре, настаивал на поисках денег. Соломонов утверждал, что все зашло слишком далеко и если они не сделают ноги в самое ближайшее время, то для них это кончиться бедой, что массоны не дремлют, а в полиции применяют новую методику допроса после которой у человека навсегда немеют кончики пальцев и он теряет чувствительность вкусовых рецепторов на языке. Левушка же настаивал на том, что теперь им не помешает ни один человек и что они могут прошерстить весь цех и без сомнения найти кейс с деньгами. Он, должно быть, почувствоавал себя неким искателем зарытых сокровищь на пиратсокм острове.

– Валить надо! – рычал Соломонов. – Рвать когти!

– Давайте еще поищим! – настаивал Левушка.

– Твою мать, тут тебе что – квест какой-нибудь! Это не игра и если ты разуешь глаза, то сможешь заметить несколько трупаков раскиданных по всему цеху! Не знаю, как ты, но мне тут неуютно, я сваливаю. Да, я хотел взять бабло. Хотел! Но теперь уже нет! Деньги деньгами, пусть другой ими подавиться, мать его!