Гибрид: Для чтения вслух

Надо же! Девчонка не испугалась самого Наполеона, переоделась в военный костюм своего брата и пошла воевать на фронт. И это не выдумка, а исторический факт, без дураков.

Мне пьеса жутко понравилась, хотя все артисты почему-то заговорили стихом. На время интриги в театре прекратились. Тем более что играть в войну пошла вся мужская половина труппы. А для тети Маши пошили такой блестящий голубой костюм, что все сразу поняли, какая замечательная фигура у нашей девушки-гусара. И какая она молодая и красивая, несмотря на возраст. А Марипаловне, по моим подсчетам, уже стукнуло не меньше тридцати!

Репетировали днем и ночью. Я был на седьмом небе.

Всю пьесу я вызубрил наизусть, и, если бы попросили, я мог бы повторить слово в слово и за Кутузова — дядю Агеева, и за дядю Мишу Куликовского. Он тетю Машу на дуэль вызвал, а она вдруг мышь увидела — и в обморок. Ка-а-ак шмякнется! Оказывается, Надежда Дурова, самая храбрая девица на войне, мышей боялась, как мой папа.

А на сцене тетя Маша мне даже больше нравится, чем в жизни. Она в «Хозяйке гостиницы» так здорово расправляется с этим кавалером Побегаловым.

И в «Парне из нашего города» ее засыпают цветами на каждом спектакле. «Парня» представляет дядя Олегов. У него подбородок с ямочкой, и все девчонки в городе от него без ума — утверждали на нашей кухне.

А у тети Маши «шуры-муры» с дядей Мишей Куликовским. Как говорили в театре злые языки.

Но Палборисыч об этом ничего не должен знать, потому что может расстроиться. Он и так очень нервный. Гуляет с Микешкой и все время делает рукой вот так. При этом рот у него съезжает набок. Это называется «тик». А «тик» у него от революции и от того, что может потерять «бронь».

Дядя Миша часто приходит к нам репетировать, когда дядя Павлуша в театре. Они запираются в комнате, и тетя Маша говорит, чтобы им не мешали. Я им не мешаю. Потому что дядя Миша обещал взять меня с собой на рыбалку. Репетируют они всегда без слов, молча.

В театре всё понарошку. Стены понарошку. Окна понарошку. Жизнь понарошку и смерть — невсамделишная. Вот и хорошо! Ну кто бы пошел в театр, если бы там убивали по-настоящему!

Я сижу в темном зале часами. Меня никто не видит. А там на сцене бегает дядя Павлуша и показывает, как надо играть. А потом артисты повторяют одно и то же, одно и то же. Пока дядя Павлуша не скажет:

— Как говорил Станиславский — теперь верю!

Тетя Маша капризничает:

— Палборисыч! Может, хватит на сегодня, я устала.

И репетиция тут же закругляется.

А через месяц — премьера.

С самого утра дым коромыслом. Все как ужаленные. К тете Маше не подходи, дядю Павлушу — не тронь! Мы — ниже травы. Даже Наташка перестает плакать.

Вечером мы сидим и ждем. К ночи врывается тетя Маша с цветами. У нас появляются гости. Все поздравляют тетю. Дядя Павлуша рассеянно кивает. Гости садятся за большой стол в передней. Откуда-то появляется бутылка шампанского. Кричат, целуются. Как будто и нет никакой войны. Первый тост — за товарища Сталина и нашу победу. Это как пить дать.

Мне наливают в бокал капельку, и я пью со всеми, как большой.

Сначала я не мог понять, почему люди воюют. Думал — из интереса. Как мы, дети. Только у нас рогатки и деревянные сабли, а у взрослых — пушки, танки, самолеты. У нас убивают понарошку, а у них убивают до смерти.

Мы с ребятами голову сломали. Думали, что с Гитлером делать, когда война кончится и его товарищ Сталин наконец поймает.

Котик предложил — посадить его, окаянного, в стеклянную клетку и возить по всей стране, пока не сдохнет. И чтобы каждый мог подойти и плюнуть в этого черта. Вот будет здоровски!

Я себе эту картинку ясно нарисовал. Представляете? Сначала идут барабанщики. Много-много барабанщиков — цельный оркестр. Потом едет по Советской тележка с клеткой. Сама едет — без никакой лошади. По бокам — караул! Сабли наголо! А кругом народ — тьма-тьмущая. Фашист с усиками кричит из клетки: «Хайль Гитлер!» А народ подбегает и плюет. Харкает прямо в лицо этому гаду. Ну как вам моя картинка?

Мы во дворе даже тренироваться стали — кто дальше заплюнет. Дальше всех у Котика получалось…

Бои местного значения

Нащет Гитлера, знаете, это вопрос будущего, а у нас, под боком, есть настоящий враг. Это Секиль.

Он ходит в летчицкой шапке, и кожанка на нем летчицкая. У него своя команда, а у нас своя. Во двор он к нам не сунется. Это ясно. А вот на улице?! До перекрестка наша территория, за поворотом до Урала — ихняя. Весь вопрос в том, кто главный на всей улице. Мы считаем — Котик, а они — Секиль. Я даже не знаю, пионер он или нет.

Во дворе вообще никто не думает про пионерский отряд. Даже не спрашивают, еврей ты или нет. Какая разница, если ты все равно вакуированный? Главное — ты за «Форштад» или за «Аренду».

Все мальчишки города Чкалова делились четко. Тут можно было погореть ни за что ни про что, если ошибешься с паролем. Я так однажды здорово влип, когда ко мне первый раз подошел Секиль со своей командой и спросил:

— Ну, пацанчик, ты за кого? За «Форштад» или за «Аренду»?