Однако распространение в России такой версии «истории Украины», в которой нет места не только украинской государственности, но и национальному самосознанию (разве что в формате потешного хохла), является печальным симптомом. Это уход от хотя бы умеренно «вменяемых» негативных исторических интерпретаций Украины в сторону фронтально «однозначного» пересказа самодержавных идеологем времен Первой мировой войны и эпохи империализма. Поскольку очевидно, что все «версии истории» озвучиваются после одобрения высшим руководством России, это свидетельствует о готовности Кремля попытаться изменить политическую карту или систему международных отношений в Европе.
Взаимоотношения России и Украины на протяжении всего периода сосуществования обоих народов не были однозначными, более того, они переполнены драматическими, трагическими страницами, не дающими возможности однозначного толкования их по обе стороны российско-украинской границы. В этой ситуации выигрывает тот, кто способен навязать собственное толкование истории, изменить ключевые акценты в исторической памяти и имеет возможность проецирования собственных трактовок в соседнее информационное пространство.
Напомню, что историческая память — набор передаваемых из поколения в поколение исторических сообщений, субъективных переломных рефлексий о событиях прошлого, особенно негативного опыта, угнетения, несправедливости в отношении народа. Является видом коллективной (социальной) памяти. Проявляется в привычках, быту, культуре, отношении к другим народам, политических предпочтениях, (не)стремлении к независимости. Может содержать цивилизационные архетипы и архетипы, свойственные этому народу.
Известный украинский историк и популяризатор знаний о современной украинской истории Владимир Вятрович отмечает необходимость осуществления политики национальной памяти, обращая внимание на ее компоненты: «… создание концепции учебников истории Украины, создание «мест памяти» и разработка календаря исторических дат»[199]
. Ученый признает, что в Украине в указанных трех направлениях политики национальной памяти работа пребывает в начальной стадии. Он справедливо отмечает насущную необходимость более активных действий власти в этом вопросе: «Почему современная украинская власть уделяет столько внимания процессу возрождения национальной памяти? Ответ на первый вопрос очевиден: ведь только избавившись от остатков тоталитарного прошлого как в историографии, так и — что гораздо важнее — в общественном сознании, мы сможем говорить о формировании общих национальных ценностей, успешной государственно стратегии» [200].Если Украина пока пытается нащупать собственное видение национальной памяти, дающее основания говорить о перспективах формирования консолидированной государственной идеологии, то Россия (и это необходимо признать) значительно опережает нашу страну в этом вопросе. Там пытались оттолкнуться от исторического прошлого с прицелом на перспективное будущее. Еще в 2003 году российский исследователь Андрей Кольев отмечал: «Нас интересует… тот тип консерватизма, который в современной России имеет не только интеллектуальные, но и организационные формы. Этот тип консерватизма тесно связан с чувством национального унижения и порывом к восстановлению статуса России как великой державы. Здесь не только можно, но и нужно проводить аналогии с идеологией «консервативной революции», имевшей широкое распространение в интеллектуальных кругах Веймарской Республики»[201]
.