Гибридная война. Выжить и победить

Показательно, что идея «общей истории» на тот момент отнюдь не несла в качестве составляющей тезис об «искусственности», «случайности» или «инспирированности» Украины. Скорее это был римейк советской исторической концепции истории восточных славян, признававшей существование (легитимность) Украины как страны и украинцев как отдельного народа.

Продвижение этой концепции публично озвучивалось в Украине в 2010–2011 годах в контексте деятельности министра образования и науки Дмитрия Табачника, однако реальных эффективных шагов им сделано не было: началась, но «зависла» коррекция учебников истории, учебник для вузов (даже на русском языке) был издан, но в вузы так и не попал. Ротация школьных учебников — соответственно, исправление учебников истории — без дополнительных инвестиций имеет цикл около пяти лет. Таких инвестиций не было, 5 лет не прошло. Школьное изложение истории не претерпело кардинальных изменений.

По сути, кроме раздражающих общественность словесных выпадов министра Дмитрия Табачника в адрес национал-демократов и несколько непатриотичных оценок отдельных исторических моментов, ничего конкретного сделано не было. Вопрос, была ли это неудача или на тот момент исчезла потребность в мягком продвижении необходимой информации, пока остается риторическим.

В любом случае существенно продвинуть новое пророссийское понимание украинской истории можно было бы через медийное пространство, но в украинском коммерческом телевидении отсутствовал (да и теперь отсутствует) соответствующий гуманитарный сегмент вещания. Отечественная история так и не стала топ-темой, привлекающей ведущих игроков телевизионного рынка и в 2010–2013 годах.

В результате, в качестве площадки для «исторических споров» использовались преимущественно печатные издания с небольшими вкраплениями интернет-активности на специализированных сайтах. Влияние оказывалось главным образом на определенные сегменты аудитории (прежде всего старшее поколение), что было не принципиально в масштабах страны.

Отрицание Голодомора и апология сталинской модернизации. Украинский взгляд на Голодомор 1932–1933 годов как на геноцид украинского народа (как бы мы ни определяли «украинский народ» по состоянию на 1933 год) резонно ставил вопрос о субъекте (инициаторе, вдохновителе и исполнителях) геноцида. В Украине в качестве виновника воспринималось партийное руководство советского режима как в Москве, так и в Харькове (тогдашней столице УССР). Подобное предположение, по мнению российских историков, «очерняло» ту эпоху, которая в России начинала реабилитироваться и глорифицироваться[192] (примером может служить тезис о Сталине как эффективном менеджере).

Российская реакция на тезис «Голодомор — это геноцид украинского народа» на уровне общественной полемики привязывалась к этническим оценкам: «геноцид русских в отношении украинцев». Что является явным передергиванием.

Никто из вменяемых украинских политиков не привязывал Голодомор к действиям российской политической

элиты, хорошо помня, что коммунистическое руководство СССР исповедовало принцип интернационализма. Однако такой подход позволял приравнять сам тезис о геноциде к проявлениям политического национализма, и не давать историко-правовых и моральных оценок, тем более не извиняться за это преступление. Хотя при разработке самого понятия «геноцид» в международном праве в качестве прецедента-образца использовался не только Холокост, но и Голодомор.

В отрицании Голодомора как геноцида ключевым являлся тезис о неурожае и голоде не только в Украине, но и в России (Кубань), и в Казахстане.

Однако это игнорировало очевидную в документах эпохи связь «хлебозаготовок»[193] и «сворачивания украинизации» [194], совпадение ареалов наибольшего голода с этническим ареалом украинцев, террористических действий властей по лишению любой пищи именно в Украине. Синхронный голод в начале 30-х в Казахстане был тоже связан с политикой (попыткой «осадить» кочевников в русле местного варианта коллективизации).

Сама «жесткая позиция» Сталина по отношению к селу в советской и российской историографии традиционно оправдывалась необходимостью форсированной модернизации, которая усиливала военную мощь СССР в условиях враждебного окружения. Постоянно подчеркивалось, что это были вынужденные, но неминуемые последствия трудного прогресса державы без осуществления которых не была бы достигнута Великая Победа (которая, как известно, сакральна, о чем ниже).

В Украине такой подход воспринимался старшим поколением, но в относительно узком сегменте электората

Компартии. Преимущественно сельское происхождение старшего поколения (в Украине городское население превысило сельское лишь при Хрущеве[195]) сделало Голодомор частью жизненной травмы как минимум родителей значительной части этого поколения.