Гид по чаю и завтрашнему дню

Я открываю свое сердце, как учебник истории. Внутри него семнадцатилетняя кубинка по имени Лидия Родригез, которая живет на маленькой кубинской ферме. Она одна садится в самолет, без семьи, без друзей. Она пересекает океаны и культуры с одним-единственным чемоданом. Она селится у принимающей американской семьи. И вместо того, чтобы вернуться домой, когда ее программа обмена подходит к концу, она прорабатывает сотни вариантов остаться. Она выбирает новую жизнь в новой стране, строит бизнес с рецептами, которым ее научила мама.

Не только еду. Abuela изменила рецепт своей жизни.

В моем сердце abuela говорит мне, что я все время ошибалась. Она вложила мне ложку в руку и навыки в голову не для того, чтобы привязать меня к одному месту. Она дала мне знания, чтобы у меня был выбор. Место, которое создала она. Или места, которые создам я.

Yo puedo – я могу.

Я могу готовить здесь по рецептам, которым она меня научила.

Я могу поехать в школу в Англии и научиться сочетать французское мастерство со своими блюдами.

Я могу остаться в «Ла Паломе» и работать бок о бок с сестрой.

Я могу переехать и жить под одним небом с юным британцем.

Я могу быть кубинкой в Майами.

Я могу быть кубинкой в Англии, или в Африке, или во Франции, или где бы то ни было еще.

Меня вырастили для этого места, но я тоже могу изменить рецепт своей жизни.

Могу. И сделаю это.

За спиной слышатся шаги Пилар. Она касается моей руки, и я оборачиваюсь. Слезы капают из двух тучек.

– Ты поедешь обратно, не так ли?

– Поеду, – впервые говорю я. – Pero, hermana. Ты и я. Лас Рейесы…

– Навсегда останемся теми, кто мы есть сейчас. Не важно, где мы. – Когда я тяжело и обеспокоенно вздыхаю, она добавляет: – Поезжай, Лайла. Это место никуда не денется. И ты ведь будешь приезжать домой на Рождество?

Я крепко сжимаю ее.

– И на лето.

Она прижимает меня к себе еще крепче.

– А я приеду в гости, и ты сможешь показать мне свою Англию. Будем вместе жить у Каталины, и Орион сможет найти мой любимый чай.

– Ты же ненавидишь летать.

– Я тоже могу измениться.

Коробка новых фартуков пришла на пару дней позже, но до съемок «Фэмили Стайл» остается еще достаточно времени. Сорок восемь часов. Я на кухне «Ла Паломы» изучаю новый дизайн классических белых фартуков с синими полосками.

– Это действительно была сеньора Кабраль, – со смехом говорит Пили, вернувшись из торгового зала. – У нас уже две недели висит предупреждение о том, что мы закрыты, но ты знала, что она его проигнорирует.

Поэтому перед закрытием я заморозила для нее припасы. Я киваю Пили.

– Никакое телешоу не встанет между этой женщиной и ее pan Cubano.

– Я даже денег с нее брать не стала. Зачем запускать систему ради одной булки? – Пилар подтягивает коробку с фартуками к себе, заглядывает внутрь и подносит к глазам полосатую ткань. – Qué bueno, – говорит она, прежде чем отправиться обратно в кабинет.

Уже два дня. У меня не было возможности позвонить Ориону по FaceTime, но он все понимает. Все мое время было занято едой, приготовлением меню, плюс стрижки для Пилар, мами и меня, плюс маникюр, окрашивание бровей, семейные посиделки и контролирование подтяжки лица пекарни. Я была так занята, что у меня даже не было времени подумать, насколько страшно мне должно быть.

В дверь снова кто-то стучит. Сеньора Кабраль вернулась за pastelitos, которые я тоже заморозила?

– Я открою! – кричу я.

Выхожу в торговый зал, но никого нет. Развернувшись, краем глаза замечаю серебристую фольгу на пустом стеллаже для хлеба.

Я резко подхожу к сервисной зоне и едва успеваю разглядеть мешочек из фольги с логотипом «Максвеллс», на котором написано «Черный с ванилью», как за спиной раздается голос:

– Жуткая неудача ждет того, кто взял последний кусок хлеба, но не поцеловал пекаря.

Dios mío.

Сердце выскакивает из груди, я поворачиваюсь очень медленно, потому что это не может быть правдой. Не может быть, что Орион стоит на пороге моей пекарни в моем городе. Он здесь, и я бегу к нему со всех ног.

Орион едва успевает поднять руки, чтобы поймать меня. Наши приветствия и объяснения тонут в сумасшедшем поцелуе. Он горячий – слишком горячий, – словно мы целуемся посреди сауны. Орион весь соленый, в поту и пышет паром, и я не променяю его ни на что на свете.

Наконец мы отстраняемся друг от друга, я замечаю его глаза – более голубые и яркие, чем помню, – затем влажные взъерошенные волосы, мятую черную футболку и потертые джинсы.

– Как? Что ты… – выдавливаю я, но шок крадет остальные слова.

Он целует меня в лоб и улыбается так, что на щеках появляются ямочки. Его лицо становится серьезным.

– Ты забыла кое-что в Винчестере.

Я снова бросаюсь к нему, зарываясь в его груди. Вскоре я хихикаю.

– Ты похож на…

– На британца, которого чуть не хватил удар от лета в Майами? – Из его груди вырывается раскатистый смех.

– Что ж… Ты бежал сюда или что?

Он прижимает меня к себе, но наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза.