Гид по чаю и завтрашнему дню

Везучая девушка, которую я, возможно, возненавижу? Просто за то, что она есть, за то, что она здесь, когда мои цели требуют того, чтобы я была… там? Эмоции жгут горло. No puedo[73]. Сегодня мне не хватит асфальта, чтобы все обдумать, потому я решаю воспользоваться методом Ориона и ничего не планировать. Такое чувство, что я пробую новый рецепт.

Вместо этого я заставляю работать свое тело.

Уже так поздно, что деревья в тумане похожи на призраков. Я бегу в жутком ночном облаке, отчего по спине ползут мурашки. Но я в безопасности. За несколько миль я слышала только призрачное дыхание листвы, шлепанье моих кроссовок по асфальту и металлическое динь-динь-динь – собачка на замке моей куртки. Однако, когда я добегаю до следующей развилки, которая ведет либо в город, либо к автомобильному шоссе, из-за поворота доносится незнакомый звук. Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш, пс-с. Затем опять.

Я перехожу на шаг и достаю телефон, на всякий случай. Я иду вдоль кирпичной стены до угла. Свернув, я вижу силуэт человека в худи. Затем штрихи черной краски из баллончика на небольшом кирпичном участке – символ бесконечности. Я поймала их! Я поймала Рота или одного из его приятелей, пока они рисуют граффити. Орион пытался сделать это уже целую вечность.

Фигура поворачивается и издает шумный испуганный вдох.

Я отчетливо вижу лицо. Но…

– Ты?

Глава 20

Флора.

– Это ты, – без необходимости повторяю я. Несколько месяцев Флора Максвелл заставляла брата и половину городских торговцев вести бесполезное расследование. Рот, его команда и их угрозы, ну-ну. Вандал и граффити-художница, если ее можно так назвать, все это время завтракала хлопьями вместе с Орионом.

Клянусь, я слышу, как колотится ее сердце. Ее взгляд мечется то влево, то вправо, как у кролика, готовящегося удрать. Но затем она вздыхает, ее плечи опускаются, признавая поражение. Я быстрая бегунья с камерой в телефоне. Я поймала ее.

– Зачем? – спрашиваю я.

Она вздрагивает.

– Ты за мной следишь, не так ли?

– Прошу прощения?

Флора бросает баллончик и сует руки в карман худи.

– В последнее время стоит мне обернуться, как ты рядом, словно чертова тень. В клубе с Уиллом. Рядом с гостиницей.

Она правда пытается перевести стрелки?

– Не сваливай все на меня. Я задала тебе вопрос. – Подождать до завтра или притащить ее домой сейчас? – Ты наносишь ущерб городу. Реальным людям, у которых такой же бизнес, как у тебя. Орион оттирал стены, а…

– О господи, пожалуйста, не говори ему, – умоляет она и подходит ко мне. – Пожалуйста, Лайла.

Ого. Ладно. Неужели произошел сдвиг в пространственно-временном континууме? Орион все равно узнает. Я лишь вижу по-винчестерски холодный страх.

– Пожалуйста. Я больше не буду. Только не говори Ориону. – Она дрожит, ее голубые глаза широко распахнуты и в темноте похожи на волчьи. – Ты не понимаешь, каково это. У них и так столько всего. Столько проблем. – На самом деле, это у Флоры много проблем.

– Я все понимаю. Ты понятия не имеешь, через что я прошла. – Я выдыхаю, как в замедленной съемке, и указываю на темную фигуру на стене. – Можешь мне объяснить зачем?

Она пялится на землю и говорит своим шнуркам:

– Отец и брат желают мне лучшего, но они постоянно на меня наседают. Намного больше, чем в семьях моих друзей. – Она машет рукой. – Они тщательно контролируют каждый мой шаг. Из-за мамы. – Лед в моих венах трогается. – Я иногда чувствую себя ребенком. Будто на мои желания всем все равно.

– Таким образом ты решила показать, что умнее их? – Я указываю на стену. – Показать, что они не могут контролировать все?

Она пожимает плечами.

– Просто… на поезде в Лондон ты видишь все эти величественные здания. Но стоит проехать то, на котором граффити, и оно сразу бросается в глаза, верно? Ты смотришь на здание, но на самом деле видишь краску. Буквы или символы. Я нашла баллончик в кладовке чайного магазина и вспомнила, каково это… быть увиденной и понятой. – Она подходит к стене и проводит рукой по рисунку. Краска еще не высохла, на пальцах остаются черные пятна. – Не забытой.

Dios, деменция. Я вспоминаю мысль Ориона о том, что нужно спокойно принимать дары жизни и не тревожить вселенную, требуя большего. Флора, страдающая от той же боли, живет по другим правилам. Ее тревога выражается в мазках краски на стене. Она контролирует ее, меняет. Увидьте меня. Она борется с вселенной, которая отрицает ее, которая приносит такие жестокие болезни, от которых мать забывает собственную дочь. «Я все еще здесь», – говорит краска.

Но Флора все равно причиняет вред самой себе и другим. Я знаю это, потому что совершала ту же ошибку. Я понимаю, что значит лежать на траве, обезвоженной, грязной, заплаканной. Я бежала так долго и так далеко от боли, которая настигла меня.