– Для них мы пока ничего сделать не можем, – решил Паламед, – преимущество должно быть за живыми… если мы хотим таковыми остаться.
Время показало, что он был не прав.
34
Вшестером они шли по плохо освещенным коридорам дома Ханаанского: три некроманта и три рыцаря. По пути то и дело попадались лежащие скелеты слуг, неподвижные и слепо глядящие в потолок. Цепи, которые привязывали их к башне, наконец лопнули. Гидеон обнаружила, что эти небольшие кучки выбивают ее из равновесия. Скелеты бродили тут, наверное, десять тысяч лет, а потом мгновение паники и страха – и все кончилось. Жрецы Первого дома погибли. Успокоение это было или святотатство?
Интересно, как себя чувствуешь, прожив миллион лет? Скучно до смерти, наверное. Только и мечтаешь сделать что-нибудь новое или стать кем-то другим. Гидеон переделала бы все, что здесь можно сделать, а если бы даже чего-то не увидела, то прекрасно могла бы это представить.
По карте Харроу они дошли до коридора с заблокированной ликторской дверью. На замке до сих пор виднелся след регенерирующей кости, которую было так сложно снять. Мрачную картину с безводным ущельем сняли, и трое некромантов молча смотрели на черные колонны и затейливую резьбу между ними.
– Охранных заклинаний я не чувствую, – сказал Сайлас.
– Это западня, – ответила Харроу.
– Или беззаботность, – возразил Паламед.
– Или им просто плевать. Особенно если учесть, что ключ до сих пор торчит в замке, – заметила Гидеон.
Это была уже третья дверь за сегодня, которую они открывали, абсолютно не представляя, что скрывается внутри. Желтый свет вырвался в коридор, а внутри…
Другие две лаборатории, которые видела Гидеон, были как берлоги. Практичные пространства для работы, сна, тренировок и еды, в лучшем случае уютненькие, в худшем – унылые. Лаборатории в полном смысле этого слова. Эта комната оказалась совсем другой. Когда-то она была светлой, наполненной воздухом. Пол покрывал лакированный паркет, а стены – белые панели, любовно разрисованные причудливыми картинками. Деревья с белыми стволами, бледно-пурпурные цветы, падающие в оранжевые бассейны, золотые облака, полные птицы. Меблировка была скудная: несколько широких столов с аккуратно разложенными книгами и карандашами, полированная мраморная плита с такими же аккуратными ножами и ножницами, что-то вроде древнего морозильника, скатанные матрасы и вышитые одеяла, гниющие в открытом ящике. Все это было не важно. Три вещи сразу привлекли внимание Гидеон.
На одной из миленьких картинок на стене виднелась – прямо поверх цветущего дерева – свежая краска. Черные буквы в добрый фут высотой гласили
Кто-то плакал, медленно и уныло, как человек, который ревет уже много часов и просто не знает, как прекратить.
А в центре комнаты сидела Ианта. Она устроилась на пухлой древней подушке, как королева. Бледно-золотое платье покрывали брызги крови – очевидно, это входило в моду, – а светлые волосы от крови совсем слиплись. Она дрожала так, что ее всю трясло, а зрачки до того расширились, что через них можно было шаттл провести.
– Привет, друзья, – сказала она.
Источник плача обнаружился быстро, стоило только пройти чуть вперед. Рядом с мраморной панелью свернулась Коронабет, обхватив руками колени и раскачиваясь взад и вперед. Рядом с ней на полу…
– Да, – сказала Ианта, – мой рыцарь мертв, я его убила. Не поймите меня неверно, это не признание.
Набериус Терн валялся на полу в неуклюжей позе. Лицо у него было страшно удивленное. Белки глаз казались слишком светлыми, но, если не считать этого, он выглядел идеально причесанным и совершенно живым. Губы были чуть приоткрыты, как будто он собирался в любое мгновение потребовать объяснений.
Все застыли как вкопанные.
Только Паламеду хватило присутствия духа, чтобы подойти ближе: он обошел Ианту по широкой дуге и приблизился к застывающему на полу рыцарю. На груди у него краснели пятна крови, а в рубашке зияла огромная дыра. Клинок вошел в спину. Паламед наклонился, почему-то скривился и опустил трупу веки.
– Она права. Он мертв.
При этих словах Сайлас и Колум пришли в себя. Колум прыгнул вперед, но Ианта вдруг душераздирающе засмеялась. Смех вышел колючий.
– Восьмой! Убери клинок! Боже, Восьмой, я тебя не трону.
Ианта вдруг тоже подтянула колени к груди и завыла тихо и жалобно, как будто у нее сильно болел живот. Выходило почти смешно.
– Не так я себе это представляла, – сказала она наконец, стуча зубами. – Ладно, скажу вам. Я выиграла.
– Принцесса, никто из нас не разговаривает с безумцами, – медленно сказала Гидеон.
– Между прочим, обидно. – Ианта вдруг зевнула. При этом зубы ее снова застучали, она прикусила язык, вскрикнула и сплюнула на пол. От кровавого плевка поднялась тоненькая струйка дыма. Все уставились на это.