Гидроцентраль

Раскрыв рты, ребята принялись догадываться, покуда маленький человек, встав с места, не выпалил: «С домов». Один его чулок, подстегнутый к резинке английской булавкой, неизменно срывался и скользил к башмаку, ножка была красная и вся в синяках и царапинах от бесчисленных похождений. Для мальчугана — самого маленького в классе — дело было яснее ясного. Дом принимает людей ранним утром на службу, в школу, в лавку. С самого раннего утра он должен прибираться, готовиться, раскрывать ставни, протирать окна. Но объяснить это в двух словах, когда весь класс смотрит на тебя, не так–то легко. Мальчик ограничился кратким и загадочным:

— С домов! — Потом прибавил для девочек только еще одно пояснительное слово, закруглив его туманным жестом в воздухе: — Снаружи!

И сел на место.

Руководительница подождала еще некоторое время и собрала неуверенные ответы.

Девочки: «с умыванья и одеванья», «с доброго утра», «с первого урока», «с жаворонков», «с восхода солнца». Мальчики: «с извозчиков», «с хлебной торговли», «с вокзала», — последнее означало, по–видимому, вокзальные часы, по которым сверялись все часы в городе, но тут же сосед шепнул: «Дурак, там московское время, а у нас собственное», — и представитель вокзала взял свой ответ обратно.

Руководительница сидела в несомненном волнении. Она затеяла опыт на свой страх и риск, — старые руки ее слегка похолодели. Там, до́ма, лежали учебники, по которым еще велось преподавание, — и она была в ужасе от них. Авторы учебников, порывая со старой методикой, еще не овладели новой, — материал был сух, примеры надуманны, скучны и непонятны для ребят, а главное — в них не было живого дыхания новой советской действительности.

Эти книжки, казалось ей, ничего не могли дать детям: ни знания, ни настроения, ни образов, ни чувств. Они не будили мысль. Они портили детям язык, и родной и русский.

Как–то она проговорилась об этом ответственному лицу, заглянув по делу в его кабинет, и тот ответил ей скучноватым голосом, не глядя на нее и карандашиком отбивая по столу:

— Нельзя же в конце концов, товарищ. Мы получаем директивы, весь Союз учит по этим учебникам, там сидят настоящие головы, а вы — старый человек, дореволюционный педагог. Вас посылали на курсы, для чего вы переподготовлялись? Ваша критика для нас не может быть авторитетна. Да, наконец, — он вдруг оживился, потому что вспомнил очевидное доказательство, — никогда еще дети не учились с таким наслажденьем, как в наших школах. Что это доказывает? Если б учебники были, как вы выражаетесь…

— Не в учебниках дело, — ответила она тогда с полным отчаяньем, — учатся, потому что новые, замечательные ребята пришли в среднюю школу! Учатся, потому что мы творим уроки, на Севере по крайней мере. Там учителя работают, как артисты, от урока к уроку, наконец, там в виде реакции на зубрежку и лабораторный метод и дальтон–план, общественная работа, детям зубрить на дом не задают, все проходится в классе. А у нас четыре часа держат детей в школе, раздеться негде, приучить к аккуратности негде, шкафчика для калош нет, печей нет, через четыре часа вторая смена в коридоре землетрясение устраивает, кончить не успеешь, — что мы им в эти четыре часа даем?

— Довольно, товарищ! — Ответственное лицо встало, раздув усы. Это случилось в его учреждении впервые. Отсутствие прецедентов делало его беспомощным. И старая учительница стала кочевать между биржей труда и комнатой, разделяемой ею с племянницей.

Она проговорилась сгоряча. Ей совсем не хотелось потерять место, прослыть реформатором. Но уж так бывает с человеком: жест, вырвавшийся у него невольно, как парус, надутый ветром, становится вдруг его двигательной энергией.

Днем и ночью, лишенная работы, она собирала мысли и силы к сражению. У стратегов — завоевание вселенной. У нее, старой учительницы Ануш Малхазян, — первый «лабораторный урок» для второй группы… И сегодня, побывав до урока в учительской, она уже знала, что препятствий множество.

Вот что означал ее немного дрожащий, но громкий и необычный для ребят вопрос: «С чего в нашей стране начинается утро?»

II

Подождав ровно столько времени, сколько нужно, чтоб исчерпать «ответоспособность» класса, она мысленно осмотрела и как бы взвесила эти ответы. Они были именно такие, какими могли быть. Ни один не ответил: утро начинается с гудка на фабрике, с пастушьей свирели. Потому что фабрик в городе было еще мало, фабрики стояли недавно выстроенные, новенькие, редкие, как зубы во рту ребенка, небольшой группой за городским вокзалом. А земля пока не начала посылать сюда, в столицу, детей бедняков, тех, кто знает пастушью свирель и сам был пастушонком. Перед нею была детвора городских ремесленников, садовладельцев, мелких служащих. Но старая учительница знала — они будут расти вместе с ростом их родины; и надо пробудить в них любовь к ее росту, умение видеть и чувствовать этот рост и желание в нем участвовать.