Гидроцентраль

Он выхватил из папки синие листы с проектами будущих нагрузок и профилями сезонной выработки юга и погрузился в них, не чувствуя, как стынут у него под столом голые пятки.

Только в третьем часу утра, судорожно зевая, веселый, взъерошенный, довольный, с чувством совершенного здоровья и убежденного бессмертия, какое вспыхивает в минуты полного обмена веществ в организме, — он поднялся из–за стола, уже имея в зародыше, про себя только, идею целого. Так, для будущего.

— Мы, по чести говоря, кессонщики, нам лучше не выходить из–под нагрузки — отсутствие ее состарит нас, — вслух проговорил он, уже залезая под холодное, жидкое гостиничное одеяло и грея пятку о пятку, — а ведь хорошо это сказано: «Кессонщики»!

Глава одиннадцатая МАРКС И ВЕЙТЛИНГ

I

Начканц Захар Петрович был в эти дни занят — вот как: правой рукой он проводил у себя под кадыком. В отсутствие начальника участка такое стало закручиваться, что ни спать, ни есть спокойно Захару Петровичу не приходилось, — он был занят, как проговаривался иной раз в конторе своим людям, «консолидацией сил».

В стеклянной будке начальника, не подозревая о консолидации, сидел Александр Александрович и мелко надписывал бумажки; подагрические пальцы Александра Александровича тряслись; нанося подпись, он бормотал в пышные усы, что начальник участка всегда так, что это система: в труднейший момент уехать и обрушить ответственность на него, Александра Александровича.

На самом же деле труднейший момент целиком захватил не его, а начканца.

Шли увольнения. Работа сворачивалась на участке, как паруса и мачты на яхте во время штиля. В этом сворачиванье Захар Петрович видел для своей деятельности далекие перспективы. Почесывая концом ручки веко, лохматый и подтянувшийся, он устремлял зоркие глаза в невидимые пространства, где воздвигалась, кирпич за кирпичиком, умственная постройка, названная Захаром Петровичем, для краткости, «консолидацией»: отъехал с участка латыш, мастер Лайтис, увозя с собой острием корабля вытянутый нос, — «а не совал бы, куда не просят»; щелкая каблуком, в кожанке, пешком пошел на станцию Аветис со склада, получив расчет: этот, не в пример прочим, жаловаться пойдет; Заргарян и другие молодчики, с узлами и женами, отгромыхали на арбе, — будет ужо время подумать, каковы «узкие места» на участке…

В глубине своей беспартийной души Захар Петрович твердо был убежден, что уход бузотеров понравится кому следует и вышестоящим. Истина–то, не глядя на всякие лозунги и несущественные убеждения, — «едина»: приказано строить, и надо строить. А уж там как ни верти, при беспокойных строить, как по канату ходить.

Высматривая из конторы окно насупротив, в соседнем бараке, где помещался местком, Захар Петрович не продолжал мысли, но все знали, чем интересуется дальновидный мозг его. Шли слухи, что местком Агабек не поладил с секретарем ячейки.

«Вот она где, истина–то», — посмеивался про себя начканц, особым пристальным взглядом следя за крыльцом напротив: крыльцо было грязно, крыльцо было сбито набок, хоть сейчас возьми рукой да и надломи его. Дверь сорвана с петель и кой–как приткнута в угол. Из нее валил пар, когда в нее самое не валили люди, — а валили люди во все часы, приемные и неприемные, шли сезонники в овчинах, обозчики с хомутом на шее, комсомол в шерстяной майке, — видно было в стекле, как качается зеленое лицо Агабека, бледное до фантастики, и тень от горба пляшет гофмановским придатком сбоку, — «накачаешься», злорадствует Володя–конторщик.

Он сидит павой за своим столом, и никто не мешает Володе, как мачехе в сказке, чувствовать себя здесь, в конторе, глядючись в зеркало, «всех прекрасней и милей», — рыжего–то ведь нет, спустили и рыжего по теченью. Правда, совсем уволить не удалось. Агабек, ссылаясь на просьбу техников, оставил его помощником на изысканиях, рейки таскать. Но для Володи такой конфуз казался худшим, чем увольнение, — с чистой работы да на простую, мужицкую, с которой даже толстый дурень Мкртыч справляется.

— В первый раз я, Захар Петрович, воздухом дышу, — с истинным жаром вырвалось у Володи–конторщика.

Но начканц, в поисках консолидации, не задерживался, на победах. Он уже действовал стоя и на ходу, говоря «гм» и рукой отстраняя в коридоре мальчишку–почтальона, поспрошав у него предварительно то и се и между слов забравши письмо для передачи, — ни на миг и ни на вершок не простирал свои действия Захар Петрович бесцельно. Сейчас торопливой походкой, с письмом в руке, он перешел улицу и спускается вниз, кавалерийски выгнув ноги, а в промежуток между ходьбой откашливается подготовительно, без сплеву: так делает перед речью оратор.